Мой спутникъ обращается къ фельдшерицѣ съ разспросами относительно состава пищи, которую даютъ больнымъ, и о томъ, есть ли у нихъ аппетитъ къ ѣдѣ.
— Сначала довольно долгое время цынготные больные не могутъ ничего ѣсть,—отвѣчаетъ фельдшерица. — Затѣмъ постепенно, понемногу начинаютъ привыкать къ пищѣ, но при этомъ очень часто заболѣваютъ сильными разстройствами желудка.
— Хочешь поѣсть чего - будь? — обращается докторъ къ больной женщинѣ, неподвижно лежащей на нарахъ.
— Не манитъ,—чуть слышно проговорила больная, устремивъ на доктора неподвижный взглядъ черныхъ, лихорадочно горѣвшихъ глазъ.
Фельдшерица объяснила, что эта больная недавно только поступила въ больницу, что она очень ослабла и поэтому пока не можетъ ничего ѣсть.
Докторъ совѣтуетъ давать больной бульонъ и кипяченое молоко.
— Нужно ѣсть хоть понемногу, — говорить онъ, обращаясь къ больной: — иначе нельзя поправиться...
~ Не манитъ,—снова повторяетъ больная,—Сердце не на мѣстѣ.
— Отчего сердце не на мѣстѣ?—спрашиваю я.
Больная отвѣчаетъ не сразу.
— Дѣтишки дома... одни остались... некому присмотрѣть... голодомъ, бѣдненькія, насидятся...
Больная говоритъ чуть слышно, не двигаясь, не шевелясь; только глубоко ввалившіеся темные глаза пытливо и упорно смотрятъ намъ прямо въ лицо, точно умоляя о помощи.
Въ этихъ лихорадочно горѣвшихъ глазахъ свѣтилась такая безысходная скорбь, такое глубокое горе, что, встрѣтившись съ ними своими глазами, я вдругъ почувствовалъ, что и у меня тоже „сердце не на мѣстѣ". Одинокія, голодныя „дѣтишки", брошенныя на произволъ судьбы въ холодной, нетопленной избѣ, безпріютныя, безпомощныя, какъ живыя встали предо мной.
Взволнованный и потрясенный всѣмъ видѣннымъ, съ расходившимися нервами, я вышелъ на крыльцо. Никогда еще свѣжій волжскій воздухъ не казался мнѣ такимъ чистымъ, такимъ живительнымъ. Съ наслажденіемъ вдыхая его, я невольно остановился предъ широкимъ горизонтомъ, который разстилался предо мной. Волга, разлившись на огромное пространство, затопивъ всѣ острова, отмели и пески, которые такъ непріятно мозолятъ глаза въ теченіе лѣта,—стремительно мчала внизъ глубокія, мутныя воды. На противоположной сторонѣ высокой, живописной грядой тянулись Жигули, покрытыя густымъ лѣсомъ, только-что развертывавшимъ свои почки. Выступавшія мѣстами длинныя полосы полей и луговъ сливались съ синей далью.
Просторомъ, ширью, еще непочатой свѣжестью и свободой вѣяло отъ этого пейзажа, залитаго лучами весенняго солнца. Здѣсь было все, что нужно человѣку: вода, лѣса, поля, луга, и все это въ такихъ чудныхъ, исполненныхъ красоты сочетаніяхъ, которыя невольно и надолго приковывали къ себѣ вашъ взоръ...