Въ сопровожденіи сестеръ милосердія мы постепенно объѣхали всѣ больнички. Для этого намъ пришлось побывать въ разныхъ концахъ огромнаго села, пришлось посѣтить разные переулки, въ которыхъ гнѣздилась сельская бѣднота, деревенскій пролетаріатъ. Здѣсь на всемъ лежала яркая печать бьющей въ глаза нужды и нищеты.
Жалкія лачуги, холодныя зимой, нестерпимо душныя лѣтомъ, всегда сырыя и зловонныя, крохотныя, вросшія въ землю избушки въ одно окно, убогія и мрачныя мазанки изъ самана, наконецъ, эти поистинѣ ужасныя землянки, въ которыя добрый хозяинъ не рѣшился бы поставить надолго свой скотъ, своихъ собакъ, но въ которыхъ цѣлыми годами жили люди съ слабыми, больными дѣтьми. У многихъ изъ этихъ лачугъ крыши были совсѣмъ сняты вмѣстѣ со стропилами; крыши пошли на кормъ скоту, а стропила— на топливо. На нѣкоторыхъ избахъ безобразными клочьями торчала старая, совершенно прогнившая солома; если она уцѣлѣла, то только потому, что отъ нея, очевидно, отвернулся даже голодный крестьянскій скотъ.
Очень многія избы стояли совершенно одиноко, точно карточные домики: вокругъ нихъ не было ни двора, ни плетня, ни сараевъ, ни деревца. Если все это было ранѣе, то за зиму все это было продано, срублено, сожжено вмѣсто дровъ. Вообще весь внѣшній видъ села съ его единственной улицей, состоявшей изъ прочныхъ пятистѣнниковъ и цѣлаго лабиринта переулковъ, наполненныхъ разоренными, ободранными лачугами, могъ бы служить прекрасной иллюстраціей того процесса „разслоенія" деревни, о которомъ еще недавно такъ много говорилось и писалось у насъ.
Когда мы колесили по улицамъ и переулкамъ Бритовки, намъ то и дѣло попадались на глаза красные и темно-синіе флаги, прикрѣпленные къ шестамъ около тѣхъ домовъ, въ которыхъ помѣщались столовыя и больнички. Красный флагъ означалъ столовую, темносиній—больничку.
Въ первой татарской больничкѣ мы пробыли не болѣе 15-ти минутъ, но когда мы вышли на улицу, то здѣсь насъ ждала уже цѣлая толпа татаръ и татарокъ съ дѣтьми. Едва мы показались изъ калитки, какъ они обступили насъ со всѣхъ сторонъ. Кланяясь и жестикулируя, они ломанымъ русскимъ языкомъ, пересыпаемымъ татарскими словечками и цѣлыми фразами, просили насъ осмотрѣть ихъ, просили помочь имъ.
Одни изъ нихъ обнажали ноги и показывали намъ темные кровоподтеки и затвердѣвшія опухоли, другіе открывали ротъ и показывали распухшія десны.
— Аурта аякъ >5),—говорили одни.
— Аурта тышь —говорили другіе.
— Сдѣлай милость, бачка... Помогай...
Докторъ осматриваетъ больныхъ, при чемъ старается по возможности успокоить ихъ, констатируетъ цынгу въ разныхъ степеняхъ развитія, и затѣмъ между нимъ и сестрами происходитъ вполголоса слѣдующій діалогъ: