Такую перемѣну въ отношеніяхъ татаръ къ русскимъ г. Яблонскій объясняетъ слѣдующимъ образомъ: „Татарамъ за послѣднія голодовки пришлось не мало перевидать русскихъ интеллигентовъ, жившихъ съ ними долгіе мѣсяцы, кормившихъ и лѣчившихъ ихъ, и, разумѣется, татары, не видя никакого худа отъ этихъ пришлецовъ, видя, наоборотъ, уваженіе къ своей религіи и обычаямъ, вѣроятно уже не такъ упорно изыскиваютъ въ каждомъ русскомъ начинаніи подрывъ ихъ религіи. Напримѣръ, когда весной нынѣшняго (1899) года стали открываться въ большомъ количествѣ ясли для дѣтей, и я тоже задумалъ было открыть ясли въ Сентемирахъ, то татары, прослышавши объ этомъ, одолѣли меня просьбами записать ихъ дѣтей въ ясли. Яслей мнѣ не удалось открыть по другимъ причинамъ, но я указываю на этотъ фактъ, какъ на доказательство извѣстнаго довѣрія къ русскому начинанію. Я самъ указывалъ просителямъ на ихъ боязнь, что дѣтей окрестятъ, но они только смѣялись надъ этимъ, а многіе вліятельные татары увѣряли меня, что никакихъ недоразумѣній по этому поводу не будетъ" *).
Эти наблюденія и факты представляютъ, по нашему мнѣнію, большую цѣнность, такъ какъ наглядно показываютъ, насколько преувеличены распространенные у насъ отзывы о татарахъ, рисующіе ихъ узкими, закоренѣлыми фанатиками, относящимися съ непримиримой враждой ко всякимъ культурнымъ начинаніямъ, разъ Только эти начинанія идутъ отъ русскихъ.
Такимъ образомъ оказывается, что пока проводниками подобныхъ начинаній являются разнаго ранга чиновники — все равно, въ мундирахъ или рясахъ— мы постоянно слышимъ о косности татаръ, о ихъ фанатизмѣ, о ихъ враждебномъ и подозрительномъ отношеніи ко всему, что только исходитъ отъ русскихъ. Но вотъ къ тѣмъ же татарамъ, въ тяжелую для нихъ минуту, являются простые, нечиновные люди въ видѣ врачей, фельдшерицъ, организаторовъ столовыхъ, яслей и т. д.,—и картина сразу мѣняется:
„Эпидемія цынги въ Старо-Бѣсовской волости ставропольскаго уѣзда“, „Врачебная хроника Самарской губерніи, 1900 г. № 2, стр. 4—5. тѣ же самые татары охотно и вполнѣ довѣряются этимъ людямъ, отдаютъ имъ своихъ дѣтей, выражаютъ готовность посѣщать русскія школы, просятъ объ ихъ открытіи и т. д. Словомъ,— никакихъ слѣдовъ, никакой тѣни вражды, косности и фанатизма, а совершенно напротивъ—полное довѣріе, искреннее чувство глубокой благодарности за все то, что для нихъ дѣлается.
Надъ этимъ поучительнымъ контрастомъ слѣдовало бы серьезно подумать тѣмъ, кто говоритъ о невозможности для русскихъ людей оказывать культурное воздѣйствіе на татарское населеніе. Очевидно, что неуспѣхъ и неудачи просвѣтительной дѣятельности русскихъ миссій среди татаръ слѣдуетъ объяснить не закоренѣлой враждой и не фанатизмомъ этой народности, а чѣмъ-нибудь другимъ, лежащимъ въ характерѣ самихъ миссій и ихъ дѣятелей, въ тѣхъ пріемахъ и способахъ, посредствомъ которыхъ послѣдніе ведутъ свою культурную дѣятельность.