Барри стоял и смотрел на него, не зная, что делать.
— Вот же фигня какая, — пробормотал он.
В конце концов явились два других участника The Whistlers в компании нескольких фанаток.
— Кто этот малыш? — спросила красивая девушка.
На самом деле ей самой на вид не больше шестнадцати, заметил Джона, ближе к его собственному возрасту, чем к мужскому, но она, как и остальные, недосягаема. Он был совершенно один.
— Похоже, он вырубается, — сказала она.
— Я шизофреник, как мой двоюродный брат! — признался ей Джона.
— Ого, — сказала девушка. — Правда? Ах, бедный малыш. У тебя раздвоение личности?
— Что? Нет-нет, — сказал Барри. — Тут кое-что другое. И он не шизофреник, он просто сильно переживает.
— Его мать — Сюзанна Бэй, — добавил он для усиления, и у девушки глаза на лоб полезли. Барри подошел к Джоне и присел рядом.
— С тобой все будет отлично, — прошептал музыкант. — Обещаю.
И действительно к тому времени, когда Барри отвозил Джону обратно, галлюцинации стихли. Остались лишь отдельные бледно-розовые и зеленые пятнышки на белой поверхности. И все же эти галлюцинации затаились, напоминая Джоне, что могут вернуться в любой момент.
— Барри, я свихнулся? — спросил он.
— Нет, — ответил бывший возлюбленный его матери. — Просто у тебя очень развито воображение. Таких, как ты, мы называем по-особому: славный старина.
Он попросил Джону ничего не рассказывать матери о том, как он себя чувствовал сегодня.
— Знаешь ведь, как матери переживают, — сказал Барри.
Джона не расскажет ей о случившемся. Он не мог так разговаривать с ней: она не такая мать, а он — не такой сын. Она любила его и всегда заботилась о нем, но главное ее счастье заключалось в работе; он с этим мирился. Ему это даже не казалось неестественным. Почему работа не должна приносить ей больше счастья, чем мальчик со своими потребностями? Ее работа склонялась к ее потребностям. У нее был врожденный выдающийся голос, она и на гитаре играла превосходно. Сочиняла отличные песни — не великие, но голосом своим она их возвышала, так что они казались великими. Мир, в котором вырос Джона, был наполнен ранними звонками и фургонами, набитыми аппаратурой, а временами случался марш на большой аллее в Вашингтоне, который к их прибытию обычно бывал уже никаким не маршем, а просто очередным грандиозным концертом, проводимым на улице. Кто-нибудь всегда вел Джону вверх по отдельному металлическому трапу в самолет; порой он мог забыть в гостиничном номере свой фонетический учебник, и в следующий город ему присылали новый. Он проводил много времени в одиночестве — собирал машинки из «Лего» и сам себе рассказывал, что умеют делать эти машины.