Сюзанна Бэй написала песню о своем сыне, которая если и не стала таким гимном, как «Ветер нас унесет», то по крайней мере еще пару десятилетий приносила впечатляющие отчисления. Песня «Мальчик-бродяга» в итоге провела Джону через Массачусетский технологический институт.
— Я вам говорю, она в буквальном смысле слова это делает, — объяснял Джона друзьям, когда все отправились в колледжи. — В «Меррилл Линче» есть фонд моего имени, он прямо так и называется — «Денежный рыночный фонд Мальчика-Бродяги», так что мне всегда будет хватать на учебу и расходы.
Если бы галлюцинации в компании Барри Клеймса были единичным эпизодом в 1970 году, полагал Джона Бэй, то этот опыт мог бы просто пополнить его жизненные впечатления. Он мог бы даже испытывать по этому поводу некую странную гордость. Но казалось, что весь следующий год группа The Whislers непременно попадала туда, где была Сюзанна. Они выступали на одних и тех же фолк-фестивалях, делили сцену за сценой, и Барри разыскивал Джону, словно они и впрямь друзья. Согласно этой легенде, Джона жаждал освоить банджо; он и не пытался это оспорить. Он действительно изучил банджо, его гитарная техника в тот год тоже улучшилась, но в промежутках между уроками он ходил в гости к Барри и, находясь там, всякий раз вскоре впадал в галлюцинации, сидел и сочинял фрагменты песенок, которые Барри прилежно записывал на магнитофон. Однажды Джона выдал целую песню о персонаже по имени Моллюск-эгоист, и Барри счел ее особенно забавной. Джона пел что в голову взбредет:
«…Океан только мой, навсегда,
Не про вас в этом море вода…
Я, может, правда-правда на себя молюсь,
Но так случается, когда ты моллюск»
— Последние две строчки слегка неумелые, — сказал Барри. — Себялюбие ни с кем не «случается». Просто люди так себя ведут. К тому же ты втискиваешь слишком много слов. А «правда-правда» — это в песне совсем не звучит. Но ничего, задумка отличная. Моллюск-эгоист хочет захапать целый океан! Не слабо, да ты прямо-таки гений, чувак.
Барри никогда не отвозил Джону обратно в отель, пока тот не придет в себя.
— В смысле — пока не станешь таким, какой ты в обычном мире, — объяснял Барри. — А не тем славным стариной Джоной, каким тебя делает творческое воображение — похоже, не без моего участия.
Джона никогда никому не рассказывал, какие чувства он испытывает, часами оставаясь наедине с Барри, и ни разу никто не заподозрил ничего необычного. Сама Сюзанна радовалась, что Джона обрел в жизни отеческую фигуру; его биологический отец, говорила она ему в детстве, был мужчиной на одну ночь, фольклорным архивистом из Бостона по имени Артур Уиддикомб, с которым она познакомила Джону, когда ему было шесть лет. Артур был серьезным молодым человеком, выглядящим старше своих лет, в потрепанном пиджаке, с аристократическими чертами лица и такими же длинными ресницами, как у сына. Он сжимал в руках старый портфель, битком набитый академическими трудами об истории американской народной музыки и связанных с ней политических движений со времен Джо Хилла и далее. Артур пришел к ним в гости в лофт на Уоттс-стрит ровно один раз, непрерывно и нервно курил, а затем, когда прошло достаточно времени, удрал, словно освободившись от тяжкой трудовой повинности.