Сначала я был шестнадцатым, но в течение одного месяца многих обогнал.
Я был бы и по поведению шестым, но monsieur Беген — человек достойный презрения.
Меня должны были передать другому воспитателю, но Беген сам напросился, что хочет меня взять, ибо надеялся на доход, при этом вовсе не заботясь обо мне.
В Лицее вообще не любят пришельцев из Москвы.
Беген, как только убедился, что не может рассчитывать на то, на что было рассчитывал, очень плохо отрекомендовал меня генералу.
Тут достойный презрения Беген исчезает за кулисами.
В ореоле мягких и твердых знаков, с дребезжащим хвостом эпитетов и рифм неуклюжей допушкинской музы (ибо в истории литературы мы никогда не приблизимся к Пушкину, как по всеобщей истории не дойдем до французской революции), вступает Гроздов, мой очередной преследователь.
Что это там у тебя, Салтыков, не прячь, не прячь, и так видел.
Отдай эти бредни.
Полагаешь, что разбираешься в канонах стихосложения лучше, чем преподаватель российской словесности?
За предосудительные литературные опыты.
За равнодушие по отношению к замечаниям и продолжение предосудительных литературных опытов.
За непослушание и повторяющиеся предосудительные опыты.
Гроздов еще не сходит освистанный с лицейских подмостков, но пока — перемена и беззаботный рекреационный гомон.
Кто станет Пушкиным Тринадцатого Курса?
Брунст шьет изысканней, чем Маркевич.
Чепуха, моему дяде Маркевич соорудил панталоны, говорю вам, божественно.
На Одиннадцатом есть Зотов, на Двенадцатом — Семенов.
Пушкиным Тринадцатого будет Салтыков.
К Даме, Очаровавшей Меня Своими Глазами.
Господа, что это за дама очаровала умника?
А все же Брунст это Брунст.
Профессор Баршев учит, что высший идеал справедливости превосходно воплощается в кнуте.
В связи с изменением устава профессор Баршев перед концом учебного года изменил свои взгляды.
Высший идеал справедливости не воплощается в кнуте, а лишь в треххвостой плетке.
Parlons bas, parlons bas, ici près j’ai vu Judas.
Всем встать и к стене. Поднять матрасы.
Проявленное расследование выявило, что Унковский и князь Эрдели прельстились никчемным обаянием новых идей, которыми бывший воспитанник Петрашевский ослепил их разум. Как особенно податливых влиянию подобных фальшивых доктрин постановляется.
Parlons bas, parlons bas.
Тут продолжение роли Гроздова.
Салтыков, поздравляю, как-никак ваше стихотворение в петербургском журнале.
Я не нуждаюсь в ваших поздравлениях.
Салтыков, этот ответ звучит дерзко.
Тринадцатый курс заявляет, что игнорирует господина Гроздова.
Бунт? Бунт? Вы еще меня попомните!