Потому что Паркер Хаас вышел из спальни и увидел, что из комнаты его дочери выходит человек и в руках у этого человека оружие. Пистолет Парка выстрелил, отдал назад, Парк выровнял его и снова прицелился, но лица человека там уже не было. Парк прицелился ниже и пошел вперед по коридору вдоль самой стены, опуская пистолет все ниже с каждым шагом, пока не оказался над человеком, и, выставив пистолет почти вертикально вниз, еще дважды спустил курок.
Я еще не забрал «тавор» у человека, которому выстрелил в шею, но у меня в руке оставался «томкэт». Когда Парк возник в дверях коридора и выстрелил в мертвеца, я поступил самым естественным образом и взял его на мушку.
Парк до этого никогда не убивал. При аресте ему доводилось избивать подозреваемых, но до сих пор он разряжал пистолет только в бумажную мишень.
Я знал это наверняка. Знал, потому что он встал над мертвецом и поднял глаза, нашел меня в позе дуэлянта, с расставленными для устойчивости ногами, с выпрямленной от плеча рукой, маленький пистолет нацелен ему в голову, и сказал:
— Я еще никого не убивал.
Насколько мне известно, мне еще никто не спасал жизнь. Да, анонимный бюрократ много лет назад прекратил пытки надо мной, не дал мне погибнуть, но поверьте мне, это не то же самое, что застрелить человека, который собирался застрелить тебя.
Свой немалый возраст я заработал беспощадностью. Да, у меня были моральные принципы, но мои личные и довольно своеобразные. Мне не случалось еще лишаться ночного сна из-за того, что я кого-то убил или покалечил. По правде говоря, дело было не столько в морали, сколько в эстетике. Кого, как и когда я убил — все это были элементы композиции моей жизни. Мелодия и гармония. Один главный лейтмотив — лови момент. Своя собственная красота.
Меня больше не волновало, что Парк, может быть, передал диск Афронзо. Их допрос и нападение показали, что дело в другом. Диск где-то рядом, я был уверен. Найти его будет нетрудно. В таком случае не было причины убивать юношу, прежде чем он оправится от шока и снова станет представлять собой вооруженную угрозу.
Ясность в таких делах бесценна.
Мой палец лежал на спусковом крючке. Омаха плакала. Минута, наполненная диссонансом.
Я опустил пистолет и в этой крайней точке жизни позволил себе удовольствие узнать, что происходит.
— Полицейский Хаас, на кого вы работаете?
Парк посмотрел на свой пистолет.
— На полицейский департамент Лос-Анджелеса.
Он опять посмотрел на меня.
— Я полицейский.
Правда этих слов была такая простая и неприкрытая, не прикрашенная обманом, что я чуть не засмеялся.