– Уинни?
Она очнулась.
– Да… сэр?
Он так крепко сжал челюсти, что вполне мог сломать зуб.
– Мотель безобразный. Я в ужасе!
– Это обратная сторона медали – вам ведь нужны респектабельность и однообразие. Вы это и получили.
– А как же испанский стиль?
– О, эта была затея Эгги, а у вас другие цели.
Уинни остановилась перед «Апартаментами Виндзор», переименованными в «Апартаменты Лоренцо». Надо кончать с этим спектаклем. Она открыла дверь и вошла первая.
Ксавьер замер на пороге.
– Это напоминает тюремную камеру.
– Я стремилась к такому эффекту.
У него задергалась щека.
– Наслаждаешься своей местью?
– Это началось как месть, Ксавьер. Тобой началось. – Уинни прошла в комнату. – Закрой дверь.
Он не стал входить и спросил:
– Не боишься, что я тебя придушу?
– Ты уже разбил мне сердце, так что за свою шею я не опасаюсь. – Уинни послала ему официально-вежливую улыбку.
Он все-таки вошел и закрыл за собой дверь. Дверь не хлопнула, разумеется, потому, что в мотеле все было отрегулировано… как и он сам.
– Обрати внимание на портреты.
Застекленные портреты Эгги и Лоренцо смотрели друг на друга с противоположных стен.
Глаза Ксавьера гневно засверкали.
– А что это за полосы на портретах?
– Тюремные решетки. Это моя авторская работа. Решетки не на самих портретах, а на стекле. Я не настолько вредная, чтобы испортить фотографии.
– Но чего ты добиваешься?
– О, много чего, но сейчас я утратила к этому желание. – Она усмехнулась. – Пойми наконец, что мотель сейчас – это отражение тебя и твоего мира, который ты для себя выбрал…
– Это – твоя интерпретация моего мира, – бросил ей он.
– Ты живешь по стерильным канонам, а я не намерена расточать тепло и гостеприимство там, где их не ценят!
Он побледнел.
– Ты хотел, чтобы «Вилла Лоренцо» стала памятью твоему деду. – Уинни указала на портрет Лоренцо. – Он был человеком, который убежал от любви, не решился отдать за любовь все. Что он получил? Из того, что я знаю, ничего, кроме сожалений. Решетку на стекле нарисовала я, но он сам заключил себя туда. Он сам приговорил себя прожить неполноценную жизнь.
Ксавьера проняла дрожь.
– Ты его не знала.
– А ты… жить вот так… в гордом одиночестве! Значит, таким образом ты хочешь почтить его память? Неужели ты не видишь, что это насмешка над человеком, который бродил с тобой по старому городу, который играл с тобой и любил тебя? Ты думаешь, что будешь счастлив в той жизни, что создал для себя? Думаешь, что он был бы счастлив видеть, как ты убежал от любви? И это наследство ты оставишь Луису?
Ксавьер с искаженным лицом ткнул в нее пальцем.