Мейсон встал с кровати, принял холодный душ, быстро оделся и спустился в холл. Из подвала доносились звуки ремонта. Эвы-Мари не было ни в столовой, ни в спальнях, ни на кухне, и свежего кофе тоже не было. Он поставил кофе готовиться и выглянул в окно.
В кухню вошел Джереми.
– Доброе утро, Мейсон. Надеюсь, мы не разбудили тебя.
– Нет. В подвале хорошая звукоизоляция.
Друг усмехнулся:
– Отлично, учитывая, что ты хочешь установить там стереосистему.
Джереми кивнул в сторону холла:
– Зайди посмотреть на отделку стен в гостиной. Проведена уже половина работ.
– Конечно. – Мейсон сделал паузу, чтобы налить себе кофе, затем спросил: – Когда будет готов новый пол?
– Через две недели.
Полюбовавшись на все улучшения, сделанные Джереми в столь короткий срок, Мейсон наконец-то добрался до вопроса, ответ на который он действительно хотел знать:
– Ты сегодня видел Эву-Мари?
Джереми кивнул:
– Конечно. Она была в конюшне, когда мы приехали сюда сегодня утром. Она вышла, чтобы впустить нас в дом, затем вернулась обратно. – Тень омрачила его лицо. – Похоже, у нее была тяжелая ночь. Надеюсь, ты больше не заставляешь ее чистить стойла?
Мейсон отпил большой глоток кофе и взглянул на друга поверх кружки:
– Она сама сказала тебе об этом?
– Это нехорошо, – вместо ответа, проговорил Джереми.
– Я знаю. Это больше не повторится.
Джереми посмотрел на него скептически и… снова заговорил о ремонте.
Как только он смог сбежать, Мейсон натянул сапоги и направился к конюшне. Там он с удивлением обнаружил грузовик Джима.
Шагнув в прохладный полумрак конюшни, он сразу услышал приглушенный, но такой манящий – грудной, глубокий и женственный – голос Эвы-Мари. Все его чувства обострились, Мейсон стал внимательно вслушиваться. Чем дальше он шел, тем яснее становились слова, и наконец он понял, что она поет колыбельную. Проходя мимо денника Руби, он увидел, что кобыла подняла голову и навострила уши. Видимо, не один Мейсон был заворожен.
Пение доносилось из соседнего денника, рассчитанного на двух лошадей. Приблизившись к его воротам, Мейсон сначала увидел только кобылу, затем – до боли знакомые нежные руки с коротко подстриженными ногтями на ее шее. Эва-Мари легонько поглаживала свою любимицу в такт колыбельной.
Джереми прав: Эва-Мари была не в порядке. Она выглядела даже хуже, чем тогда, когда чистила стойла. Как будто всю ночь она провела на полу в конюшне.
– Да, милая, – шептала она кобыле, не подозревая, что за ней наблюдают. – У тебя прекрасный жеребенок.
– Ты это сделала, Люси, – сказал Джим, подойдя с другой стороны. – Он очень красивый.