– Я догадывался, что вскоре случится беда. – Соломон поморщился, будто у него болели зубы. – Шесть лет назад Аркадий был у брата правой рукой, доверенным лицом. Борис Горенштейн был финансовый гений, создал свою империю с нуля. А Аркаша – всего лишь хороший исполнитель. Когда он попытался вступить в игру сам, то устроил растрату, какое-то время ему удавалось скрывать… Но долго утаивать от меня такое было невозможно. Борис был занятым человеком, он мог заметить не сразу, но я-то контролировал финансы семьи до последней копейки.
Старик вздохнул, снял очки и принялся протирать их замшевым лоскутом. В своих нарукавниках он выглядел удивительно старомодно, но взгляд был умным, цепким, ни малейшего следа старческой расслабленности.
– Я намекал Борису, что младший Горенштейн нечист на руку. Тот отмахивался поначалу: «Кто, Аркашка? Не смешите, Соломон, он никогда бы на такое не решился!» Но, в конце концов, вник в проблему. Сказать, что Борис Станиславович был расстроен, это ничего не сказать. Он был потрясен. Да, он был жестким и авторитарным руководителем, успешно выбивал с поля конкурентов, случалось, кидал партнеров… но семья – это было для него святое! Мысль, что собственный брат, которого он вытащил из задрипанного НИИ…
Кацман в сердцах махнул рукой, опрокинул горшочек с орхидеей, расстроился и принялся старательно собирать грунт.
– То есть до отъезда Борис не успел переговорить с братом? – уточнила я.
– Ну почему же? – хмыкнул старик, водружая орхидею на полку. – Борис пообещал брату: «Я с тобой разберусь, растратчик хренов. Посмотрю, насколько сильно ты успел мне нагадить, тогда и решу, что с тобой, болваном, делать». Именно этими самыми словами Борис подписал себе смертный приговор!
Бухгалтеру понравилась собственная фраза, и он с удовольствием повторил:
– Да, смертный приговор.
– То есть незадолго до взрыва братья ссорились.
– Да что вы, деточка! Кишка тонка у Аркаши против брата. Скорее Борис говорил все, что думает, а младший молча слушал.
Старик стрельнул глазами поверх очков:
– Этот, с позволения сказать, разговор был не предназначен для моих ушей, я стал свидетелем чисто случайно. Разумеется, когда случился этот кошмарный взрыв, я подозревал, что Аркадий взорвал брата с женой – тот был безжалостен и никогда не простил бы предательства… но ведь доказательств у меня не было.
– То есть вы все знали, но никому ничего не сказали, – подвела я итог. И вдруг вспылила, вспомнив лица близняшек на похоронах дяди: – Как вы могли! А еще называли себя другом семьи!
Кацман поджал и без того тонкие губы.