Помещение опустело, и в воздухе, смешавшись с фимиамом, повисла абсолютная тишина. Передо мной возвышался алтарь, скромный по сравнению с тем, что мы разрушили вместе с Агией, но прекрасный в своем сиянии, непорочности линий и чистоте панелей из солнечного камня и лазурита.
Теперь я выступил вперед и преклонил колена прямо перед алтарем. Мне не требовалось ученых доказательств, чтобы понять, что от этого я не стал ближе к Теологуменону. Тем не менее я чувствовал его присутствие и потому нашел в себе силы в последний раз достать Коготь, хотя раньше и сомневался, что смогу это сделать. Тщательно подбирая слова, я мысленно обратился к Когтю: «Я носил тебя повсюду – в горах, на реках и в пампасах. Ты породил во мне жизнь Теклы. Ты дал мне Доркас и вернул Иону в этот мир. Я не жалуюсь на тебя, а вот ты, должно быть, имеешь ко мне претензии. Одну из них я все же не заслужил. Никто не скажет, что я не сделал все, что было в моих силах, чтобы возместить причиненный мною вред».
Я знал, что Коготь просто смахнут, если я открыто оставлю его на алтаре. Взобравшись на помост, я принялся искать место, куда мог бы спрятать его надолго и достаточно надежно, и наконец заметил, что алтарный камень удерживается снизу четырьмя зажимами, которые наверняка никто не трогал с тех пор, как установили этот алтарь. У меня сильные руки, и я смог отогнуть скобы, но не думаю, что нашлось бы много людей, способных повторить мой подвиг. Над деревянным полом под камнем кто-то поработал со стамеской, оставив выдолбленное пространство, так что сам камень упирался в помост лишь своими краями и был более устойчив. Я не мог и мечтать о такой удаче. Бритвой Ионы я отрезал кусок ткани от края моего изношенного гильдийского плаща и завернул в эту тряпицу Коготь. Потом я положил его под камень и заново закрепил скобы, до крови разодрав себе пальцы, стараясь убедиться, что никто случайно не разогнет зажимы.
Отойдя в сторону от алтаря, я ощутил глубокую грусть, но не успел пройти и половину пути до двери из часовни, как меня охватило необузданное веселье. Я освободился от тяжкого бремени ответственности за жизнь и смерть. Отныне я стал просто человеком и был вне себя от радости. Я чувствовал себя, как в детстве, после долгих занятий с мастером Мальрубиусом, когда я наконец-то был свободен и убегал поиграть на Старом Подворье или карабкался сквозь брешь в стене, чтобы через минуту уже мчаться среди деревьев и мавзолеев нашего некрополя. Я был опозорен и изгнан, лишился дома, остался без друзей и без денег, а теперь еще и отдал самый ценный предмет на свете, в конечном счете единственный ценный предмет. Но тем не менее я знал, что все будет хорошо. Я спустился до самой основы существования и ощущал это дно руками. Теперь я знал, что такая основа действительно существует и отныне я буду только подниматься вверх от этой нижней точки. Я завернулся в плащ, как делал это на сцене, ибо ощущал себя не палачом, а актером, хотя некогда действительно был палачом. Я подскакивал в воздух, как скачут горные козлы, и дурачился, ибо чувствовал себя ребенком и знал, что тот, кто не испытывает этого чувства, – не человек.