Гено молчал. Он встряхнулся, капли воды полетели во все стороны и попали на сестру.
— Спасибо, — рассмеялась Гурри.
На лугу и полянах он не переставал жаловаться:
— Все прокисло, все стало горьким.
— Радуйся, сынок, — утешала его Фалина, — у нас еще много пищи.
— И это ты называешь пищей, мама? Это же невозможно есть.
— И все-таки, сынок, это изобилие. Ты еще об этом не раз вспомнишь.
Гурри не теряла бодрости:
— Если это не самое главное, брат, а вкусно или нет — тем более. Надо выстоять, мой дорогой, выстоять!
— Правильно, выстоять! — подтвердила мать. — Для нас все еще только начинается.
К дождю добавилась буря. Дождь скоро прекратился, но буря стегала лес холодным, бешеным, дыханием. Последние листья носились вокруг, словно у них были неотложные дела. Может быть, они хотели поймать друг друга.
— Мне холодно, — не переставал плакаться Гено.
— Не надо бояться небольшого ветерка, — говорила ему Гурри. — По крайней мере мы высохнем.
— Ты не скоро согреешься, Гено, — сказала Фалина.
— Не пугай его, мама, — попросила Гурри, — ему надо привыкнуть.
— Привыкнуть! — перебил Гено. — К такому нельзя привыкнуть.
— Если ты уже с самого начала упадешь духом, дорогой брат, для тебя все станет просто невыносимым. Немного желания, немного терпения, немного решимости, капелька надежды в придачу, и самое плохое покажется тебе меньшим злом. Ты поверишь в свои силы, станешь терпеливым и, прежде чем успеешь о чем-либо подумать или напрасно погоревать, уже привыкнешь к самому плохому.
— Дети, — Фалина хотела подбодрить Гено, — не забывайте, у вас ведь есть зимняя одежда.
Теперь Гено заметил, что у матери и сестры не блестящие яркие шубки, а толстый бледно-серого цвета мех, отчего они сливаются с голой землей. На это он раньше не обращал внимания. Гено повернул голову, потрогал бок, ощутил плотный мех, увидел, какого он цвета, и ему стало легче.
— И все равно мне холодно, — сказал он упрямо, но уже не таким жалким голосом.
Снова появилось солнце, правда, не слишком жаркое, но все обсохли и немного согрелись. Небо освободилось от облаков, оно не было бездонно-синим, как летом, но сияло, хотя не так ярко. Несмотря на недостаток пищи, жизнь стала легче. Все радовались приятной солнечной погоде.
— Ну, — сказал высокий дуб хилому, деревцу, которое все лето простояло в тени, — теперь у тебя нет никаких оснований жаловаться, милый друг.
— Никакой я тебе не друг! — отозвался хиляк.
— Я никак не могу понять, отчего ты меня так невзлюбил.
— Невзлюбил. Это ты правильно сказал.
— Объясни мне все-таки…
— Что тут объяснять? Ты знаешь, как я страдаю! И насмехаешься надо мной!