Писать о всех сторонах этого явления — дело сложное и долгое. Пусть это сделают другие, более сведущие в делах восточноевропейских государств авторы. Ясно было, однако, что предстоящее 7 июня 1990 года заседание ПКК будет чем угодно, но только не встречей единомышленников. Мои старые и добрые друзья — В. Н. Попов, который руководил группой дипломатов, занимавшихся Варшавским договором, и Г. Н. Горинович, начальник тогдашнего Управления социалистических стран Европы — со всей откровенностью предупреждали об этом. Не хотел вести переговоры по согласованию документов этого совещания и И. П. Абоимов, так что мне не оставалось ничего иного, как окунуться в этот доселе мало известный мне омут интриг, противоречий и несовместимых интересов.
Несовместимых хотя бы потому, что в Москве были готовы говорить о демократизации Варшавского договора, о его глубокой реформе, но только не о его роспуске и ликвидации. «На носу» было воссоединение Германии и, следовательно, потеря социалистической ГДР, только что были подписаны соглашения об уходе наших войск из Чехословакии и Венгрии, вызвавшие острую критику народных депутатов, военных, печати разных оттенков. Ликвидировать теперь еще и Варшавский договор или по крайней мере его военную организацию? Пожалуй, это было слишком много для одного раза. Перегруженный корабль мог и опрокинуться. Я очень рассчитывал на то, что по крайней мере это-то должны понимать наши партнеры по Варшавскому договору, включая сюда даже венгров, успевших наделать публичных заявлений о необходимости его роспуска. Во всяком случае в июне 1990 года в интересах разумного развития событий нужно было конструктивное заседание ПКК с принятием документов, устраивающих все стороны и сохраняющих на данном этапе Варшавский договор.
С этим пониманием мы начали 6 июня обсуждение проекта Декларации государств — участников Варшавского договора, сообщения для печати и закрытого протокола совещания ПКК. Тут мне пришлось вплотную познакомиться с моими будущими партнерами по делам, касающимся восточноевропейских стран, — болгарином А. Настевым, венгром И. Сокаи, немцем X. Домке, поляков Б. Кульским, румыном Р. Нягу, чехом А. Матейкой. Некоторых из них, например А. Настева и Б. Кульского, я хорошо знал по прежней работе в Берлине или Бонне. Другие были для меня людьми новыми.
От этого заседания у меня осталась память как о, пожалуй, самом неприятном раунде переговоров, который когда-либо выпадал на мою долю. Во всем поведении участников была какая-то неискренность и недосказанность. Вещи боялись называть своими именами, шла игра на двусмысленных формулировках, словно участвуешь в обеде, на котором гости не прочь, если зазеваешься, положить в карман серебряную ложку. Заседали мы до четырех или пяти часов утра, согласовав в конце концов все документы и расставшись с чувством большого облегчения, что дальше разговаривать друг с другом по этой неприятной теме пока не Нужно.