К сожалению, все осталось втуне. Никто на наши записки не отреагировал, никакие стратеги организации партийной работы «по-новому» приглашениями не воспользовались. Как потом выяснилось, никто этих материалов в ЦК КПСС на серьезном уровне и читать не стал. Не до того, видимо, было, о другом думали.
Когда XXVIII съезд подошел к концу и начались выборы руководящих органов, стало ясно, что КПСС как структура, способная руководить страной, кончается. Не видно было никакой четкой и привлекательной стратегической линии партии на будущее. Прежние кадры, имевшие опыт руководства страной, при первом голосовании почти полностью были выметены из состава ЦК. Многие из них даже были рады этому, не видя дальнейшей перспективы. По настоянию М. С. Горбачева, это положение затем было несколько подправлено, но не до конца. В самый критический этап своей истории КПСС вошла в небоеспособном состоянии.
Тогда, после съезда, ходила загадка-шутка: «Скажи-ка, кто у нас теперь члены Политбюро и секретари ЦК?» Никто этого больше не знал, да и не считал нужным знать. Власть партии заканчивалась при ее собственном тому содействии, хотя структурная оболочка еще долгое время создавала иллюзию политической силы.
То, что рушилось всевластие партийного аппарата, видели, понимали многие и радовались этому. Но вряд ли в тот момент понималось в полной мере то, что КПСС была единственной в СССР общественно-политической структурой, охватывавшей всю страну и худо-бедно скреплявшей еще ее единство. Других общесоюзных партийных структур не было; все, что возникало в процессе демократических преобразований, носило республиканский, национальный характер, а следовательно, несло в себе семена будущего развала.
В те дни германские дела захватили меня почти полностью. Все происходившее на других направлениях воспринималось через призму предстоящего воссоединения немцев. Работа шла в сумасшедшем режиме и темпе. Их задавал министр, подвергавший себя немыслимым нагрузкам. Встречи и переговоры, полеты за границу и приемы в Москве шли непрерывной чередой, требовали тщательной подготовки, а порой, должен признаться, наводили на мысль: зачем вся эта гонка? Не всякий разговор по своим конкретным результатам оправдывал затраты физических и интеллектуальных сил.
Однако все это имело смысл. Сказывался немалый политический опыт Э. А. Шеварднадзе, его знание людей, искусство строить личные отношения, просчитывать ситуацию и без нужды не обострять ее. Ситуация же для советской внешней политики была ох как не проста. В ГДР дела шли все хуже. После того как в результате выборов 18 марта 1990 года правительство ГДР и ее парламент, по сути дела, оказались в руках ФРГ и ее партий, после введения в ГДР в обращение марки ФРГ, после начала создания наряду с валютной так называемой «социальной» унии нам начали исподволь объяснять, что воссоединение произойдет, на худой конец, и без согласия СССР, что договор о воссоединении может быть подписан немцами с тремя западными державами, а мы потом, как в ситуации после заключения Сан-Францисского договора с Японией в 1951 году, будем иметь удовольствие провести отдельные переговоры с Германией, а заодно и обсудить с ней проблемы наших, на сей раз «западных», территорий, например Калининградской области.