В условиях, когда действовал еще Варшавский договор и сохранялась его военная организация, когда громко звучало требование не ратифицировать германские договоры и приостановить вывод войск, такой подход к будущим отношениям с нашими союзниками был достаточно «левым». Считалось, что если уж иметь новые договоры с восточноевропейскими соседями, то по военно-политическим условиям не хуже, чем договор с Финляндией 1948 года, которым были довольны и мы, и финны. Такова была логика принятия этого решения, и она имела под собой основания. К тому же ответственные представители некоторых восточноевропейских стран еще в конце 1990 года, подчеркивая необходимость «деидеологизации» наших договорных отношений, устранения, например, положений о совместной защите завоеваний социализма и т. п., в то же время считали целесообразным сохранение обязательств об оказании взаимопомощи друг другу в случае агрессии. Довода при. этом было два: во-первых, отсутствие таких обязательств создает определенный вакуум в вопросе безопасности во всем районе Восточной Европы и будет побуждать к поиску новых союзов и союзников, что породит обстановку нестабильности. Во-вторых, говорили некоторые чехословацкие представители, разумно ли опускаться в советско-чехословацких отношениях ниже уровня договора 1935 года, заключенного при таком бесспорном авторитете, как президент Бенеш? Убежденность в необходимости сохранения союзнических обязательств высказывали и болгарские коллеги, ссылаясь на вытекающую из освободительной борьбы против Османской империи национальную болгарскую традицию. — В этих условиях предложение нашей страны, включенное в проекты договоров, передававшиеся на рассмотрение наших восточноевропейских соседей, не участвовать во враждебных друг другу союзах и не предоставлять свою территорию для иностранных войск, выглядело, скорее, умеренно. В конце концов, что здесь было опасного для этих стран или ущемляющего их суверенитет? Надо было думать и о том, что в случае, если в конце концов республики Прибалтики вышли бы из состава Советского Союза, аналогичное положение в договорах с ними могло бы уберечь взаимные отношения с этими государствами от многих недоразумений. История, конечно, не повторяется, но и забывать, что этот район не раз в прошлом становился зоной острого соперничества, не следовало.
Последующее развитие показало, что эти соображения имели под собой реальную почву. Их поспешили окрестить как «доктрину Квицинского». Разумеется, никакой «доктрины Квицинского» не существовало. Была борьба за осуществление намеченной, исходя из интересов Советского Союза, линии. Отказ от нее привел к тем последствиям, которые можно было просчитать заранее, включая дальнейшую судьбу советско-финляндского договора 1948 года. Наша политика была подчинена задаче обеспечения безопасности внешних границ СССР, другой политики у МИД СССР не было.