Поль тоже умел молчать, но по-другому. Молчание с Полем означало погружение в пустоту времени, в которой можно было нежиться до бесконечности. Молчание с близнецами, напротив, предполагало пересечение тысячи препятствий, которые невозможно было выразить словами, а когда нам приходилось срочно возвращаться в мир слов, посадка была жесткой.
— Зачем ты признался, что мы одолжили тебе бабки на кендо? — сердито буркнул Лео. — Глупо.
— И зачем ты сказал, что собираешься стать писателем? — подхватила Камилла. — Ему необязательно об этом знать.
— А почему я не могу рассказать? — насупившись, огрызнулся я.
— Потому что мы не хотим, чтобы он лез в наши дела, сам знаешь.
— Я не боюсь его.
— Дело не в этом, — хором возразили они.
— А что это он говорил про ралли? Он что, участвует в гонках, или это вы? Может, вам «Феррари» купили?
Я был страшно уязвлен тем, что близнецы утаили от меня драгоценную новость в сундучке со своими сокровищами. Хотя, скорее всею, дело обстояло еще хуже: они ничего и не скрывали, для них такое хобби было в порядке вещей, а я, кретин, забыл, в какой семье они родились. Но я оказался еще большим кретином.
— Что?! Какое ралли? Мы не участвуем ни в каком ралли. И к тому же в ралли «Феррари» не участвуют, ты перепутал с кольцевыми гонками.
Они действительно выглядели удивленными.
— Но так сказал ваш отец, а еще он говорил про «дебют» и «эскорт».
Я произнес слова с английским акцентом, копируя Бернара, но Бернар, похоже, не блистал в английском, поскольку близнецы прыснули со смеху.
— Это не ралли, он ошибся, он имел в виду Бал колыбелей, мы же тебе рассказывали.
— У вас дома, ты что, не помнишь? — настаивала Камилла. — Мы танцевали, а ты изображал оркестр. Не прикидывайся, что позабыл.
Они-то, близнецы, уж точно ничего не забывали. Просто они избирательно подходили к своим воспоминаниям. «Не помним», — бываю, говорили они, блуждая по одной тропинке прошлого и не желая возвращаться туда, куда их звали, — увольте, это слишком утомительно, не беспокойте маленьких принцев, когда они гуляют по закоулкам своего сознания, склонитесь и замрите в почтительном поклоне. Особенно не рекомендуется бежать за ними, как это делал поначалу я из злости и чтобы их пришпорить, но утонченные натуры нельзя подгонять, иначе бедняжки совсем растеряются и будут смотреть на вас, как на вепря, глазами затравленных кроликов.
О, Лео и Камилла заставили меня побегать. «Может, ты оставишь их в покое?» — спрашивал у меня Поль, и от его здравого смысла мне становилось тошно. Бежать за Лео и Камиллой было безумной затеей, но именно этот бег был самым прекрасным, самым сладостным, самым захватывающим событием в моей ничем не примечательной жизни. Но как я мог объяснить это Полю, не обидев его, ведь наша жизнь его вполне устраивала, да и меня тоже, но с Лео и Камиллой всё было по-другому: их мир светился ярким созвездием на фоне тусклого неба, а Поль считал все это полной ерундой.