— Мне кажется, что я двигаюсь во сне! — вскричал он. — Вам именно нужен был этот рай цветов. Но что я вижу! Моя дорогая принцесса следует французской моде: ее волосы напудрены белыми лепестками!
Он смотрел на нее счастливым и нежным взглядом, держа ее за кончики пальцев. А она стояла, потупив взор, вся запыхавшаяся от быстрой ходьбы, изумленная робостью, которая мешала ей говорить.
Он заговорил, с любовью поцеловав ее руки:
— Возможно ли то, что ты мне пишешь? Если бы ты знала, как полно мое сердце благодарности от радости, которую ты расточаешь мне. Скажи мне, что же я сделал, чтоб заслужить такую нежную дружбу столь восхитительного существа, как ты?
— Ты ничего не сделал, — ответила, улыбаясь, Лила. — Дружба так же необъяснима, как и любовь; и я не нуждаюсь в награде, так как видеть тебя счастливым доставляет мне удовольствие. Но скажи мне, отчего ты не говоришь о единственной вещи, которая наполняет твои думы?
— Я жду, пока ты разрешишь мне.
— А я медлила, чтобы сохранить свою власть. В отсутствие солнца и звезда, в которой оно отражается, кажется прекрасной; но когда является само светило, ее даже не замечают. Так и ты не захочешь оставаться со мной, когда я скажу тебе то, о чем умалчивала до сих пор.
— Что же это такое? — спросил он, и глаза его загорелись надеждой.
— То, что царица находится в нескольких шагах отсюда и разрешает тебе увидеть ее на минуту.
— Она согласилась! Ах, это первая милость, которую она оказывает мне без принуждения.
— Ах, как ты пугаешь меня своей внезапной бледностью! Можно подумать, что жизнь оставляет тебя, — вскричала Лила, невольно хватая молодого человека за руку.
— Видишь ли, мне придется умереть от этой любви: так сильны ее радости и огорчения. Но сегодня она даст мне жизнь. Веди меня к ней, умоляю тебя.
Оставшись одна, Урваси испугалась охватившего ее волнения, которого она никак не могла победить. Рой мыслей толпился в ее голове: в ее воображении быстро промелькнула вся ее жизнь, наполненная исключительно этим человеком со времени охоты, когда она чуть было не погибла. Ненависть, презрение, убийственные намерения, тревога — он, всегда он был их предметом.
— К чему пытаться обманывать себя? — говорила она сама себе. — Я погибла, в этом нет никакого сомнения. Осквернение проникло в мою душу, больше нет средства, и он знает это; он знает тайну, которую я заглушаю в своем сердце и которой он никогда не должен бы знать. Ах! Зачем непреоборимое безумие бросило меня в его объятия тогда, когда я думала, что он умрет? А он живет, он здесь! Я позволила ему увидеть меня. Но он угадает, что я так же жажду, как и стыжусь этого поцелуя, который жжет меня днем и ночью. Нет, это невозможно: я не хочу, чтобы он видел меня!