— Нет, — ответила натини. — Я знаю такие коренья и травы, такие заклинания, что к вечеру вылечу его. А уйдём вот как. Один конец верёвки привяжем к зубцу на стене, на другом сделаем петлю, перебросим верёвку через ров, потом закинем её на дерево и по очереди спустимся вниз. Всё это можно сделать очень быстро, никто и не увидит. И если даже за стеной бродят тигры, то и они не страшны: мы будем высоко на дереве. Осмотримся — и в путь. Пота и Пилли разведали дорогу, они и поведут нас.
Атал задумался. Потом произнёс:
— Это очень опасно. Так сразу не решишься. Но к вечеру я дам ответ.
— Ты собери всё необходимое и свяжи в узлы, чтобы ночью не возиться, — обратилась Пилли к матери.
— А когда собираетесь выходить? — спросил Атал.
— Около полуночи, когда в городе все уже будут спать, — ответила Пилли. Потом обратилась к матери: — Сегодня холодно. Вели собрать побольше хвороста, разведём костёр, да такой, чтобы стало светло, как днём. Погреемся с полчаса или с час и загасим его. К тому времени зайдёт луна, и мы двинемся в путь.
— А если нагрянет стража? — спросил Атал.
— Воины на башнях. Они следят только за противником. Но если вдруг нас заметят, мы скажем, что залезли на стену послушать, что делается в лагере султана.
Натини и Атал ушли. Лакхи хотела пойти за ними, но Пилли остановила её:
— Посиди. Поболтаем с тобой.
Лакхи осталась. Лицо её было печально.
— Не бойся ничего, не падай духом. Счастье твоё не за горами, — сказала Пилли.
Лакхи вспыхнула.
— Будь они прокляты, эти касты! Никогда не думала, что так всё получится!
— Пойми, у вас нет иного выхода. Останетесь вы в городе, а здесь вдруг начнутся стычки между ахирами и гуджарами. Что тогда?
— Лишу себя жизни, вот и всё. Уж лучше самой убить себя, чем быть убитой за нарушение кастовых законов или зарезанной тюрком.
— Боже! Что я слышу! Ты говоришь о смерти! Пусть враги твои умрут, а ты должна наслаждаться жизнью, должна стать женой великого раджи!
— Та, которой на роду было написано стать рани, стала его.
— А у тебя что, другое написано на роду? Дай срок, те, кого ты сейчас боишься, будут ползать перед тобой в пыли и молить о пощаде, когда ты станешь рани.
У Лакхи от волнения раздувались ноздри. Грудь высоко вздымалась. В глазах блестели слёзы.
— О моя Лакхи, — ласково сказала Пилли, — ты похожа на чампу[174]! У меня сердце разрывается при виде твоих слез!
Молнии сверкнули в глазах Лакхи, но слёзы скрыли их.
— Вы должны уйти из города, — продолжала Пилли. — Сегодня же ночью. Ведь рано или поздно ваша тайна раскроется. Если с нас возьмут клятву говорить только правду, нам придётся рассказать всё, как есть. Вам не простят нарушения кастовых законов, вас убьют. А ворвутся сюда тюрки — тоже несдобровать. Султан хороший, добрый, но ведь не может он следить за каждым своим воином во время штурма.