— Стрелки? На кого же они охотятся и чем стреляют? Глазами, верно? Да ты, я вижу, стал поэтом, евнух.
— Нет, повелитель, я не поэт. Говорю истинную правду. Они охотятся на диких зверей, а стреляют железными стрелами.
— Что за чушь ты несёшь, евнух? Красавицы охотятся на диких зверей?! Уж не выпил ли ты?
— Нет, повелитель! Я говорю только то, что слышал. Они бедные крестьянские девушки. Голод заставил их взяться за охоту. Хижина их крыта соломой и не спасает от проливных дождей. Ходят они босиком и почти без одежды.
— Бедняжки! У них, наверно, ноги опухли!
— Когда нет дичи, они питаются лесными кореньями. Если нечем залатать одежду, прикрывают наготу древесными листьями, точь-в-точь как Шакунтала языческого поэта Калидасы[83], о которой читали повелителю.
— Зачем ты называешь Калидасу язычником? Ведь здесь нет ни мулл, ни маулви. Калидаса великий поэт! И не просто поэт, а настоящая жемчужина! Ещё не было ему равного!
Гияс-уд-дин так расчувствовался, что на глазах у него показались слёзы. Евнух понял — султана разобрало.
— Повелитель, — продолжал Матру, — а имена у них какие красивые! Одну зовут Мриганаяни, другую — Лакхарани. Правда, в деревне их зовут Нинни и Лакхи.
— С кем они живут?
— С братом Мриганаяни, у него какое-то совсем простое имя, и он очень беден.
— Одари его щедро. Потом позови сюда.
— Простите меня, ничтожного! Но в чужом султанате ничего не сделаешь за деньги. Придётся ждать похода на Калпи.
— Но эти проклятые дожди! Они, кажется, никогда не кончатся! Взгляни, ливень хлынул ещё сильней! Можно подумать, что небо дало течь! Я бы сегодня же ночью выступил в поход, но в такую грязь и шагу не ступишь. К тому же реки вышли из берегов.
— Хорошо, я постараюсь кое-что сделать, хотя надежды на успех почти никакой.
— Что ты имеешь в виду?
— По свету бродят наты[84], берии[85], канджары[86]. Иногда они могут сослужить кой-какую службу. Надо попытаться.
— Да, да, конечно, мой добрый Матру! Сегодня же возьмись за это дело! А где они сейчас, эти наты или берии?
— Кто знает! Они ведь не живут на одном месте: бродяг. Иногда останавливаются вблизи деревни, иногда в лесу. Но я разыщу их.
В зал вошла служанка и, осторожно кашлянув, просительно сложила руки. Гияс-уд-дин посмотрел на неё.
— Кази[87] Азам Дидар просит разрешения войти, — робко проговорила служанка.
Султан даже зубами заскрежетал от ярости: никто ещё не осмеливался тревожить его в часы отдыха.
«Что ему, жизнь надоела?» — в гневе подумал он.
Но верховный кази был лицом влиятельным, и Гияс-уд-дину пришлось принять его. Служанка удалилась. В зал, почтительно кланяясь, вошёл кази. Гияс-уд-дин сухо предложил ему сесть и вопросительно взглянул на него. Но не успел кази и рта раскрыть, как султан заговорил сам: