— Оставить наши реку, лес, поля? А охотиться где будем?
— И ещё есть одна причина… Не знаю, слыхала ты или нет. Наверное, слыхала.
— Какая же это причина?
— Одна женщина сказала мне как-то: «У тебя, никак, живот растёт?» — и рассмеялась.
— И это всё?
— А разве мало?
— Вот обмолотим джвар, выдам тебя замуж. Для этого и накидку хочу купить у натов.
— В деревне не допустят нашей свадьбы.
— Отсыпем побольше зерна жрецу — и всё будет в порядке.
— Ничего не выйдет, увидишь.
— Ну, а ещё что говорят?
— Больше ничего. Но женщины глядят на меня так, словно я потеряла касту.
— Тот, кто скажет, что ты потеряла касту, сам её потерял.
— Пока ещё никто не смеет так говорить, но боюсь, что скажут.
— Стоит ли уходить, Лакхи? Злые языки есть везде.
— В другом месте я могу выдать себя за гуджарку.
— Чего ты боишься? Разве выйти замуж за Атала — это грех? Баба-джи сам рассказывал, что такие браки случались не раз. После свадьбы перейдёшь в касту гуджаров. Видишь, мы с братом уже сейчас едим из одной посуды с тобой и пищу готовим вместе.
— Так это вы! А люди не простят нам этого, они выгонят меня и Атала из деревни.
— Ну что ж, и уйдём. Только подальше, чтобы не слышать карканья этих ворон!
— Мы нигде не пропадём. Вон наты — живут себе, горя не знают! Ни забот у них, ни нужды. А вечно кочуют с места на место.
— Ну, с натов брать пример нечего! Взгляни-ка на Пилли! Стыд один! Стреляет глазами, вертится. А накидки её! Она в них, как голая! Смотреть противно!
— А ты хочешь, чтобы я ходила в такой накидке! Ни за что не стану носить её. Чего доброго, меня примут за натяни!
— Да… Пожалуй, наша одежда хоть из толстой, грубой ткани, а ничуть не хуже её наряда… Так вот, как только вернётся жрец, решим, как быть с твоим замужеством.
Землю окутала прохладная ночь. В большие окна дворца султана дул тихий влажный ветер. Над деревьями в саду взошла луна. В приёмном зале на троне, утопая в подушках, восседал султан Мальвы Гияс-уд-дин. У ног его застыл в почтительной позе евнух Матру. Наложницы, одна другой краше, угодливо изогнувшись, держали перед своим повелителем сосуды с пенящимся красным вином. Гияс-уд-дин пил из золотой, инкрустированной драгоценными камнями чаши.
— Матру! — позвал султан.
Евнух подобострастно поднял голову, сложил в знак покорности руки и покосился на наложниц. Гияс-уд-дин подал им знак удалиться. Наложницы поставили сосуд с вином на высокий столик, рядом с троном, и вышли.
— Повелитель, всё сорвалось! — с дрожью в голосе произнёс Матру.
— В чём дело? Что сорвалось? — спросил султан, не выпуская из руки чаши с вином.