Прав, Семеныч, конечно, прав. Сегодня все кругом были правы, сегодня все были сплошные Д, Артаньяны, один я был штопаный презерватив.
Для полноты счастья, ночью умер один из водителей, так что настроение к утру у меня было - препаршивейшее. На пятиминутке я поскандалил со всеми - и со Львовичем, и с завхозом, досталось и заведующему терапией.
- Нет, Львович, вы скажите: когда во все отделения кислород проведут, когда мне с банками по этажам метаться не надо будет, когда к нам терминальных больных перестанут совать?! - орал я. - Или вы думаете, что раз мы - реаниматологи - нам пофиг на смерть смотреть, особенно когда знаешь, что помочь ничем не можешь?
- В следующем году, - невозмутимо ответствовал главный, - запланирована реконструкция терапевтического и хирургического отделений, тогда и проведем..., если бюджет, конечно, позволит.
- Осталось только больных уговорить, чтобы они до следующего года продержались, а там - и больше, до тех пор, пока "бюджет позволит" - устало пробормотал я, внезапно сникнув после выплеснутой энергии.
Возле отделения меня ждала пожилая женщина в черном платке.
- Здравствуйте, вы кто? - я изо всех сил попробовал сохранять спокойствие и разговаривать участливым тоном.
- Я - дочь Вознесенской, Прасковьи Ферапонтовны, - тихо сказала она. - Вы извините, доктор, дочку мою, она вам наговорила вчера. Я вас знаю, вы врач опытный, и сделали все, что могли., мама все равно умирала, я же видела, никто бы ее не спас. Я бы и в больницу не отправляла ее, да на смене была. А внучка дома, с ней, ну и вызвала "Скорую". Простите вы ее.
Нервы мои, начавшие было снова закручиваться в клубок, стали расслабляться.
- Ничего, вполне нормально - пытаться помочь больному человеку. - гораздо более естественным тоном сказал я. - Боялась за бабушку, переживала потом.
- Да не от этого она на вас взъярилась, - вздохнула она. - Лена на бабушку очень уж сильно при жизни ругалась - и пахнет от нее, и убирать за ней надо, а как померла - вот и стала, как бы искупать вину - на других свой грех переложить попыталась - не моя, мол, вина, спас бы доктор - вот я бы уж тогда поухаживала, а так видишь - не успела. Это доктор, всегда так бывает, уж я в войну насмотрелась... Мама знала, что умирает, и никуда ехать не хотела, немного помолчав, сказала она. - Ее уже и батюшка причастил, по-своему, по старой вере.
На мой удивленный взгляд, она пояснила:
- Мама у меня староверка, наверное, последняя в Лесногорске, раньше их здесь много было, а сейчас вон, из области священника привозить пришлось. Я- то, в нашу православную церковь хожу, мама меня даже невзлюбила из-за этого, ну, а внучка - та вообще никуда не ходит. Мама-то, говорила, что настоящее православие - как раз у них, а наша вера - ересь никонианская, а батюшка наш, отец Григорий - в точности наоборот. Только я так думаю: вот горел у нас в детстве дом, так первым на пожар прибежал Василий Макарович, дьяк из церкви нашей, а с ним - Рахимбаев, Амантула, знаете его, поди? Вот они нас вдвоем, меня, и сестру мою, Матрену, из дома горящего вынесли. У Амантулы тогда ноги сильно обгорели, он с тех пор в валенках и ходит, даже на войну его не взяли, хоть он и просился. Семья наша староверская была, Василий Макарович - православный, Амантула - мусульманин, а на веру никто не смотрел, как в дом горящий шли. Так неужто Господь хуже человека, если может грешника от геенны огненной спасти, а того сделали, хоть и веры чужой? - Она всхлипнула и поднесла к глазам платок. Я заметил, что у нее имеет место синдактилия - мизинец на правой руке сросся с безымянным пальцем.