И снова зазвенело стекло.
А лейтенант выдернул из кобуры «макарова» и пальнул в небо. Решительный парень, может, Господь оценил это в Чечне через год…
Звонко отдался в ночном городе пистолетный выстрел. Металлический щелчок еще отражался от стен, а группа патриотически настроенных театралов уже исчезла в переулках, ведущих вниз, к Петровке, – только топот донесся.
И настал мой черед.
– Подошел! – обратился ко мне офицер.
Интересно, как нашим людям удается в считанные минуты научиться обращению в третьем лице единственного числа!
Я подошел.
Хотя вообще-то в младших классах у меня была репутация заносчивого.
Да, забыл: выглядел я вот как:
– во-первых, как раз переходил от семидесятнических ухоженных усов к постмодернистской трехдневной щетине а-ля бомж;
– во-вторых, был покрыт длинным и широким брезентовым плащом в стиле спагетти-вестерн, купленным в бывшем Западном, но уже давно просто Берлине;
– в-третьих, нес на плече рюкзак, что еще не было обычным среди взрослых людей, цветной рюкзачок, привезенный неделю назад из Франции.
(Тогда нас везде встречали, как родных, из России за любовью, такие мы были симпатичные получатели гуманитарной помощи, так неутомимо разбирали стены, не то что сейчас.)
Словом, не лучший я имел вид для знакомства с армейским патрулем.
На ходу я достал и развернул удостоверение газеты, еще имевшее на еще красных корочках герб еще СССР.
– В переходе купил, – твердо определил офицер, обнаруживая неожиданное знакомство с возможностями московского уличного рынка. – Вещмешок открыл!
Совершенно парализованный знакомым еще со службы в Советской армии единственным числом третьего лица, я сбросил с берлинского плеча парижский рюкзачок, растянул шнурки, которыми была схвачена его горловина…
…и едва не потерял сознание еще раньше, чем лейтенант заглянул в модную торбу.
Я вспомнил, что в рюкзаке лежит моя Motorola, размером и формой более всего похожая на милицейскую рацию.
Из подозрительной личности я немедленно превратился в организатора беспорядков, агента всех врагов.
– Координируешь по радио? – утвердительно спросил лейтенант. – В американское посольство докладываешь?
Политическая и даже идеологическая каша его представлений давно остыла и загустела.
Впрочем, я был не многим лучше: все ходившие в те дни по городу рассказы о задержанных, которых свозят в подвалы гарнизонной комендатуры, всплыли в моей памяти, и я приготовился к пыткам крысой – я и до сих пор нахожусь под сильным влиянием разочаровавшегося в коммунизме англичанина…
(Рассказы усиливало дополнение – в тридцатые в этих подвалах расстреливали.)