Все же я попытался объяснить лейтенанту принцип сотовой связи. Внимательно слушал только один из солдат, вероятно ходил в кружок радиолюбителей во дворце пионеров. Постепенно я стал сворачивать знакомство с матчастью…
Тут-то телефон и зазвонил! От неожиданности лейтенант не помешал мне ответить.
– Ты где? – мягкий женский голос задал вопрос, который в следующие двадцать лет стал и остается главным телефонным вопросом. Трубка усиливала на всю улицу. – У нас же номер стоит!
– Меня задержали, – в моем тоне смешивались естественный страх и мгновенно возникшая в новых обстоятельствах наглость, – задержали неизвестно почему. И ничего не объясняют…
– Дайте трубку их старшему, – теперь на том конце провода возник мужской голос. Это был хорошо мне знакомый голос мужчины, не допускающего мысли, что кто-нибудь способен ему возразить. Наш главный редактор за годы борьбы с партийной номенклатурой овладел всеми ее манерами и приемами.
В следующие пять минут из трубки, которую лейтенант осторожно держал довольно далеко от уха, раздавалось рычание, в котором можно было разобрать «цека», «верховный совет» и «генштаб»…
В общем, все обошлось. Посматривая на удивительное средство связи, офицер отдал честь. Я перебежал площадь и через полчаса забыл приключение. Шапку придумал вот какую: «Война объявлена и может состояться».
Она и состоялась.
Когда все кончилось, утром на третий день я провожал коллегу – это еще не было государственным обращением – в долгую заграничную поездку. Мы всё ездили, всё несли миру слова правды… По дороге мы жутко поссорились; думали, что навсегда, оказалось – всего лишь надолго.
С возрастом я стал сильнее бояться боли и теперь тоже хочу мира, а не победы.
Счастья, а не справедливости.
Любви, а не страсти.
Все, что мы знаем, чувствуем, переживаем, представляем, во что верим, на что надеемся и что любим, не возникает внутри нас само по себе – все внушено нам снаружи, во всем нас убедили, все сообщили и объяснили. Так было даже до телевизора, когда раздавались голоса с неба, а не из студии, – все равно нас создавали из пустоты, из ничего возникало нечто, и это нечто было мы. Нам пересказали Нагорную проповедь и повесть «Дубровский», описали единственными словами свечу, горевшую на столе, и утешили относительно судьбы рукописей, показали, как повязывать галстук, и вдолбили, что любовь не бывает без грусти, резонно заметив, что это ведь лучше, чем грусть без любви… И получились мы – с нашими тяжелыми характерами, зависимостью от денег, склонностью к алкоголю и обыкновенной ленью. Так получился человек.