!
При этом Валиант отчего-то стал двигаться не так быстро, как несколько секунд назад. Он словно устал и ослаб. Одному из наемников удалось даже нанести ему удар в корпус, и он покачнулся от боли.
Харриссон выругался про себя и снова прицелился, отвлекая на себя часть наемников. Выстрелив, он снова скрылся за дерево, из которого тут же полетели щепки от ударяющихся в него пуль.
Снова послышалось несколько вскриков, выстрелы, звуки ударов…
А затем перелесок погрузился в тишину.
Не зная, чего ждать, Харриссон выглянул из своего укрытия с пистолетом наизготовку и, пошатнувшись от налившей тело слабости, приготовился стрелять в наемников. Но темный, освещенный редкими лучами упавших фонариков перелесок был усеян телами убитых преследователей, и посреди этой бойни, сгорбив спину, стоял спиной к Джеймсу тот, кого он больше десяти лет считал злейшим врагом.
Услышав звук чьих-то шагов, Декоре развернулся и, казалось, приготовился броситься снова атаковать, но, увидев того, кто направляется в его сторону с оружием, приподнял руки, сделав рефлекторный шаг назад. Похоже, он вовсе не ожидал от Харриссона мирных намерений, а ведь любой выстрел для него был бы сейчас смертельно опасен. Он не знал, что может воскликнуть, чтобы удержать Джеймса от поспешных действий. Два слова пришли к нему сами — те же самые, что он крикнул ему десять лет назад в Лоренсе:
— Харриссон, стой!
Он помнил, что в прошлый раз Джеймс даже не стал его слушать, но теперь… теперь он удивленно округлил глаза и тут же опустил пистолет. Точнее, скорее, уронил по шву руку, сжимавшую оружие крепче. Тело его привалилось левым боком к стволу дерева. Похоже, он с трудом держался на ногах. Левая рука непроизвольным слабым движением переместилась на плечо правой, и на бледном лице Харриссона отразилась вымученная усталость.
— Как скажешь, Декоре… — наконец, полушепотом произнес он, — стою.
Валиант устало ухмыльнулся, опустив руки, и опасливо приблизился к Джеймсу на несколько шагов. Он знал, что сейчас не самое подходящее время и место для исповедальных разговоров, но что-то подсказывало ему, что более удачного момента может не настать никогда.
— Слушай, Харриссон, — начал он, пристально вглядываясь в лицо Джеймса. — Знаю, момент не самый подходящий. Но ты должен кое-что знать. Выслушай меня, ради всего святого. Я десять лет хотел тебе это сказать. Тогда, в Лоренсе… — слова давались ему тяжело, слишком много лет он отгонял их от себя, заталкивая в дальний угол сознания, — я не убивал твою семью.
— Знаю, — это был даже не шепот, а слабый выдох, но смотрел Харриссон твердо и прекрасно понимал, что говорит. — Тебя подставили.