Все прошло отлично, просто на пятерку. Прав был Паша – нужны праздники! И – надо же – Миша так трогательно сберег их анкетки. Смешные были, молодые. Что нужно для счастья? Она сейчас не знает, а тогда легко, без запинки: «Чтобы не было войны, чтобы росли дети и в семье был мир». Все сбылось? И что там Надюша про счастье из Блока переписала? Пошла в комнату, но открыточки не нашла. Ну и ладно, выпендрилась поди подруга.
Поздно вечером, когда была вымыта посуда, он вытащил открытку и дочитал до конца:
Пройди опасные года.
Тебя подстерегают всюду.
Но если выйдешь цел – тогда
Ты, наконец, поверишь чуду,
И, наконец, увидишь ты,
Что счастья и не надо было,
Что сей несбыточной мечты
И на полжизни не хватило,
Что через край перелилась
Восторга творческого чаша,
Что все уж не мое, а наше,
И с миром утвердилась связь, —
И только с нежною улыбкой
Порою будешь вспоминать
О детской той мечте, о зыбкой,
Что счастием привыкли звать!
Ничего страшного, оказывается, всего лишь о детских мечтах… и сунул обратно под стопку белья.
А Вета найдет открытку через полтора года, когда после скоропостижной смерти мужа придется разбирать его вещи. И несчастье с сыном будет уже стоять у порога…
Первая мысль: бежать отсюда поскорее, пока в этой по-вечернему нарядной толпе не мелькнуло полузабытое лицо бывшей однокурсницы… Но Вета замешкалась, заколебалась, а теперь поздно.
– Лизонька, красавица моя!
И молодая, как ей в первую минуту показалось, ничуть не изменившаяся, нет, похорошевшая с их последнего вечера встречи пять лет назад Олечка Будягина в темно-вишневом шелковом платье на бретельках, с змеящимися жемчугами на загорелой коже, пахнущая тем миром, где шампанское и устрицы, уже обнимала ее, притихшую и вмиг почувствовавшую себя Золушкой среди расфранченных сестер. Нет, Вета строго последовала инструкции: надела выходное платье и украшения как на бал и даже неловко чувствовала себя в ранний час в метро. Ей казалось, что невыспавшиеся, угрюмые утренние пассажиры, едущие на постылую работу, смотрят на нее с осуждением – где-то вчера загуляла, до дома не доехала, ночевала в чужой постели и уж не одна, конечно. А здесь, на площадке перед громоздким дворцом культуры, в разодетой толпе ровно наоборот: ее крепдешин с оборкой терялся среди отливающих золотом и серебром струящихся туалетов, открывающих ухоженные плечи. Кавалеры были в летних светлых костюмах, либо тщательно отглаженных, либо небрежно чуть помятых – элегантные от свежевымытых волос до сияющих глянцем ботинок.
Оля трещала без умолку, здороваясь направо и налево, и торжественно сообщала, кивая на Вету: «Нашего полку прибыло!» – и все улыбались, показывая белоснежные зубы, так широко, будто узнали что-то необыкновенно радостное. Поначалу ей показалось, что вокруг море людей, потом она увидела, что активная группа, непрерывно обнимающая друг друга, не так велика и что много тут таких, как она, явно пришедших впервые и неловко жмущихся к своим патронам.