– Я не могу предать отца. Может, будет лучше, если он никогда не расскажет им правду обо мне и они никогда не узнают, что он изменил их матери.
Алекос присел на краешек дивана и внимательно посмотрел на нее.
– Ты бледная как полотно. Сколько раз тебя тошнило сегодня?
– Три или четыре. Тошнота и усталость – обычные вещи на ранних сроках беременности. Скоро мне станет лучше.
Но ей не стало лучше. В течение последующих нескольких дней ее тошнило все чаще, и однажды она проснулась от дикой боли в животе. Сара включила свет и с ужасом посмотрела на пятна крови на простынях. Неужели она теряет своего ребенка?
– Алекос… – Боже, что будет, если он не услышит и она умрет от потери крови, напуганная и в полном одиночестве? Сара собралась с силами и снова позвала на помощь. – Алекос… помоги мне…
– Сара? – Дверь открылась, и комнату залил яркий свет ламп. Сара услышала, как Алекос выругался, но в его голосе чувствовался страх. – Я вызываю скорую помощь. – Он положил ладонь на ее горячий лоб. – Сара, радость моя, держись. – Алекос повторил ей те же слова, которые она говорила своему малышу. Но пронзившая ее боль была настолько сильной, что она потеряла сознание.
Кто-то когда-то – Алекос не помнил, кто именно и когда, – сказал очень мудрые слова: «Ты не знаешь, чем владел, пока не потеряешь этого». Эти слова крутились в его голове, когда он сидел в приемной, ожидая, пока Саре сделают операцию, чтобы остановить внутреннее кровотечение.
– У нее внематочная беременность, – пояснил ему доктор. – Такое состояние не является опасным для жизни, если только не разорвется фаллопиева труба, в которой оказалось семя, что и произошло в случае с мисс Лавджой.
Операция длилась целый час, потом Саре сделали два переливания крови и перевели в палату интенсивной терапии. Алекос сидел у ее кровати и думал о том, что никогда не забудет, как она лежала, бледная и безжизненная, на окровавленных простынях. Он отказался уходить домой и немного отдохнуть. Его сердце сжималось от боли при мысли о ребенке, которого они потеряли, и о том, что он чуть не потерял саму Сару. С четырнадцати лет, после смерти Димитрия, Алекос строил вокруг своего сердца неприступную крепость, чтобы ничто не могло его ранить. Так почему же сейчас его глаза были на мокром месте?
Пять дней спустя, когда Саре стало немного лучше, ее перевели в палату в частном крыле больницы.
Когда Алекос вошел к ней и увидел слабый румянец на ее щеках, его губы дрогнули в улыбке, хотя она по-прежнему выглядела больше похожей на призрак.
– Ты выглядишь лучше. – Алекос говорил неправду, но он вдруг растерялся и не знал, что ей сказать. Маленький росток жизни, который ни он, ни Сара не планировали зачать, завял, и Алекос не представлял, что она чувствовала после потери своего ребенка. Он выдавил улыбку и взял в руки ее сумку с вещами. – Ты готова ехать домой?