Засов был отодвинут, никакого замка не было. За несколько мгновений видел он их открывающимися. Теперь же они казались из одного куска, несокрушимыми; как будто это были не ворота, а вылитая из железа стена.
Брингер давил плечом, коленом; колотил кулаками, но безуспешно. Он поднял глаза к небу, которого не находил. Он не звал больше; имя его жены было в каждом вздохе, вырывавшемся из его груди. Под конец совершенно обессилев, он свалился ничком на камни перед черными безмолвными воротами…
Когда он опять приподнял голову, — глаза его были без всякого выражения. Бледный, серый сумрак царил под сводами.
Он поднялся, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Пошел бессмысленно вперед и дойдя до лестницы, поднялся по ней. Спустя сто шагов, Брингер оказался у дверей своей спальни.
Он вошел, но захлопнуть за собою дверь не хватало сил. Бросился, как был в одежде, в постель. Закрыл глаза и заснул, точно умер…
Брингер проснулся от однообразного, мягкого шума дождя. Вытянувшись на спине, лежал он с закрытыми глазами, прислушиваясь к знакомому звуку. Он был смертельно уставшим и в нем было ощущение, точно проспал вечность.
Безразличным движением поднял он безжизненные руки, точно чужие, и посмотрел на них.
Они были темно-красные и опухшие, на них виднелась кровь — застывшая кровь.
Железные ворота…
Брингер простонал про себя. Раненые руки напомнили ему о ночных событиях. Он повернул голову к окну. Окна казались из растопленного золота.
Завесы, искусно сотканные, были спущены и на них лилась беспрерывно вода, испаряющаяся на солнце. В изголовье постели стоял Нисса и двигал опахало. Из веера излучалась какая-то душистая, освежающая струя.
Брингер закрыл глаза и полежал так немного времени.
— Нисса, — позвал он потом.
— Саиб!
— Отчего не слышно тигров?
— Их нет, саиб! — ответил сонным голосом индус.
— Их нет?
— Да, саиб!
— Их нет больше, под моими окнами, но дворе?
— Нет, саиб!
Брингер задержал дыхание.
— С каких пор?
— Со вчерашнего утра, саиб… Наш господин не пожелал, чтобы их шаги тебя еще раз обеспокоили бы. Ты не услышишь их боле.
— Раджа прав — подумал Брингер. — Ночи этой страны ужасны; их нельзя проводить бодрствуя. Но зато дни вдвое длиннее и их то я хочу использовать.
Пока он вставал, купался в ледяной воде и дал себя одевать четырем коричневым слугам, ибо руки не слушались его — он строил планы, а за завтраком приступил к их исполнению.
Справился о Рамигани.
Тот явился, приложил руку ко лбу и остановился у притолоки.
— Послушай, Рамигани, мне скучно.
Лицо индуса было неподвижно; грустным взглядом смотрел он на Брингера.