— Однако в своем обращении к дворянам — так сказать, при заступлении в должность — Николай был достаточно суров. Я запомнил его выражение: «Свободы — бессмысленные мечтания».
— В первом тексте было — «преждевременные». Документ проходил через наше министерство.
— И вы, следовательно, его несколько поправили.
— Слово «преждевременные» заменил на «бессмысленные» лично дядя царя. Великий князь Сергей Александрович, ваш генерал-губернатор, дорогие москвичи.
Роман Трифонович задумчиво жевал сочную грушу, не потрудившись очистить ее от кожуры. Генерал усмехнулся:
— Почему тебя заинтересовала эта замена одного прилагательного на другое? Какая, в сущности, разница? Слова есть слова.
— В устах государя всея Руси слова есть программа.
— У него нет никакой программы.
— Тогда он поступил необдуманно. Паровоз остановить невозможно. Раздавит.
— Это наши-то бомбисты-революционеры? Господь с тобой, Роман Трифонович.
— Я имею в виду промышленный капитал, Федор Иванович. Он не может нормально развиваться в условиях старой формы правления. А ведь только этот паровоз способен тащить Россию вперед. Казенные заводы делают пушки, но сталь для них поставляют частные фирмы и товарищества, следовательно, им нужно предоставить те же права, что и казенным предприятиям. И в первую голову уравнять в налогах, а для малых и развивающихся частных фабрик непременнейшим образом ввести налог льготный.
— Чтобы хозяева гребли миллионы?
— Чтобы поскорее дали продукцию и увеличили число рабочих. Разбогатеют — сами миллионы вернут.
— Страждуете вы своим, Роман Трифонович, — усмехнулся Олексин. — А казна пустеет. Одна коронация сколько миллионов вашему брату отвалит?
— Жить надо по карману, — буркнул Хомяков. — А мы — по амбициям. Великая держава, великая держава! Великая держава не та, что может моим кумачом всю страну завесить, а та, в которой народ достойно живет.
— А традиции?
— А традиции, генерал, не в византийской пышности дворцов да церквей. Они — в скрытой теплоте патриотизма, как сказал граф Толстой. Скрытой, подчеркиваю, русской. Застенчивой, если угодно. Кстати, где Василий Иванович?
— В Казани. Толстовщину проповедует. Совсем некстати, между прочим.
— Чем скромнее вера, тем больше от нее проку.
— Вера у нас — православная.
— Вера не нуждается в прилагательных, если она вера, а не суесловие, Федор Иванович.
— Уж не толстовец ли ты, Роман Трифонович?
— Я человек практический. — Хомяков раскурил новую сигару, усмехнулся: — Опять пикируемся.
— По семейной традиции, — улыбнулся Олексин.
— Скорее по способу передвижения. Я еду на своем паровозе, а ты трясешься на казенной тройке с бубенцами.