– Не дрейфь! – Тим наконец закуривает. – Я не из тех, которые зарятся на недоступных девушек. Просто факт констатирую. – Тим лихо и не по правилам разворачивается, чтобы скорее доехать до маминого штаба. – Хочешь сигарету? – Он швыряет пачку «Мальборо» мне на колени.
– Я не курю, и ты прекрасно знаешь это, Тим.
– Как ты распоряжаешься своим временем и своими руками, мне неведомо. – Тим убирает руку с руля и энергично трясет, словно не в силах унять дрожь. – Что тебя поддерживает?
Я чувствую, что краснею.
– Ах да, я забыл! – ухмыляется Тим. – Ну… помимо милого и его…
Я поднимаю руку, мол, стоп, хватит, не дав ему закончить фразу.
– Тим, не пить так тяжело? Сколько ты в завязке, месяц?
– Тридцать три дня, хотя я и не считаю. И да, трудно чертовски. Легко все дается лишь тебе и Прекрасному Принцу. Мне каждый день по миллиону раз хочется уединиться со жгучей красоткой, она же бутылка «Бакарди», или с пакетиком кокаина либо другой дури, хоть и понимаю: друзья они те еще.
– Тим, отключи это свое «другим все легко дается». Во-первых, это неправда, во-вторых, в зубах навязло.
Тим аж присвистывает:
– В тебя вселился дух Джейса?
Я качаю головой:
– Нет, просто… Глядя, как вы с Нэн…
Я осекаюсь. Стоит говорить, что я в курсе того, как он пользуется ее работой? Что это сейчас изменит? Тима исключили, Нэн дали премию.
– Глядя, как Нэн что? – спрашивает Тим, почувствовав, с каким содроганием я произнесла имя подруги.
Он выбрасывает окурок в окно и тянется за другой сигаретой.
От прямого ответа я уклоняюсь:
– Ну, этим летом она в таком стрессе. Уже о колледжах беспокоится…
– У нас, Мейсонов, обсессивность и компульсивность в полном порядке, – фыркает Тим. – Лично я отвечаю за обсессивность, компульсивность – вотчина Нэн, хотя порой мы меняемся местами. Я люблю свою сестренку, вот только покоя ни ей, ни мне не видать. Я наглядный пример того, как стремно быть лузером, а в ней вижу неприглядную изнанку совершенства. Кстати, говоря о неприглядности… Вот мы и приехали. – Тим сворачивает на стоянку у маминого штаба.
График у мамы плотнее плотного, но почему-то меня удивляет, что в штабе столько народу. Люди складывают листовки в конверты, клеят наклейки с адресами и марки. Люди наверняка верят в маму, раз в великолепный, теплый день чересчур короткого коннектикутского лета сидят в душной комнате за монотонной работой.
Когда мы заходим, две пожилые дамы за большим столом отрываются от работы и широко, по-матерински улыбаются Тиму.
– Тут болтают, что ты нас бросил, но мы-то знали, что это неправда, – начинает высокая худая дама. – Тимоти, дорогой, присаживайся!