Я смотрю на Джейса – он наблюдает за Клэем, приоткрыв рот, словно за коброй, готовой к броску.
– Потом ты обратишься к людям с просьбой выразить свое мнение по телефону, по электронке, простой почтой. Пусть скажут, хотят тебя видеть сенатором или нет. Мы, профессионалы, называем подобные обращения слезницами лидера. Люди такое обожают, потому что чувствуют сопричастность к происходящему. Твой штаб завалят обращениями, а ты несколько дней посидишь тихо, потом устроишь новую пресс-конференцию, скромно поблагодаришь народ Коннектикута за доверие и поклянешься его оправдать. Наступит ключевой момент, который минимум процентов на пятьдесят принесет тебе победу на выборах, – заключает Клэй и торжествующе смотрит на маму.
Она аж рот раскрыла от удивления.
– Но ведь… – лепечет она.
– Не бойся, Грейс! – подбадривает Клэй. – План разумный и совершенно логичный.
Джейс встает, и я с удовольствием подмечаю, что он выше Клэя.
– Ваш план, сэр, наверное, разумен и логичен. Но, при всем уважении к вам, вы вконец свихнулись. Пойдем домой, Сэм!
К нашему уходу начинают сгущаться сумерки. Я едва поспеваю за Джейсом, стремительно идущим к своему дому. У двери черного хода, ведущей на кухню Гарреттов, я резко останавливаюсь:
– Погоди!
– Извини, я практически уволок тебя. После такого разговора хочется под душ. Черт подери, Сэм, что это было?
– Понимаю тебя, извини, – отвечаю я тихо. Как Клэй мог бархатным, как кентуккский бурбон, голосом говорить такие вещи? А мама сидела и слушала, будто выпила целую бутылку того рома. Я тру лоб и снова бормочу: – Извини!
– Пора бы тебе перестать извиняться, – говорит Джейс.
Я делаю глубокий вдох и смотрю ему на кроссовки:
– А я больше ничего не могу… Чтобы исправить положение…
Ноги у Джейса огромные. У меня по сравнению с ним карликовые. Он как всегда в конверсах, я в шлепках. С минуту наши стопы стоят на одном уровне, потом он вклинивает свою между моими.
– Ты здорово держался, – хвалю я Джейса.
Он сует руки в карманы:
– Шутишь? Это ты останавливала Клэя всякий раз, когда он гипнотизировал мне заверениями, что черное – это белое, а брехня – это правда.
– Только потому что все это я уже слышала, – вздыхаю я. – На избавление от его гипнотических чар ушли недели.
Джейс качает головой:
– Клэй незаметно превратил разговор в какую-то фотосессию. Как у него получилось? Теперь понимаю, почему Тим так психовал из-за этого парня.
Мы молча смотрим на мой дом.
– Моя мама… – начинаю я и осекаюсь.
Клэй называет меня дочерью-предательницей, но все сложнее. Разве понять Джейсу, что мама столько лет воспитывала нас правильно? Ну или лучшим из доступных ей способов?