– Это очередная хрень от Клэя? – осведомляется Джейс. – Он велел ей прийти и сыграть в добрую тетю, пока никто, кроме меня, не знает правду?
Слезы жгут мне глаза, еще немного, и я расплачусь.
– Не знаю, – повторяю я.
– Клэй велел ей внушить моей семье, что она такая милая, на плохое не способна, а я свихнулся и несу чушь или…
Я хватаю Джейса за руку:
– Я не знаю.
Это очередной трюк Клэя? Возможно. По-моему, это скорее демонстративный жест, предложение мира, хотя политический ход тоже не исключен. Меня мутит… Что я должна думать? Что чувствовать? Слезы, которые я до сих пор сдерживала, катятся по щекам, и я лихорадочно их вытираю.
– Прости! – Джейс тянет меня к себе, и я утыкаюсь ему в грудь. – Конечно же ты не знаешь. Просто она, как ни в чем не бывало, сидит у нас на кухне и ест пиццу. Мне от этого…
– Мерзко, – подсказываю я и зажмуриваюсь.
– Дело не только в папе, но и в тебе, Сэм.
Хочется поспорить, хочется снова сказать, что человек мама неплохой. Но если она впрямь явилась по наущению Клэя, чтобы «раскрыть свою белую пушистую сущность»…
– Эй, вы несете мороженое? – кричит Элис. – Не поверила бы, но нам не хватило!
– Секунду! – кричит в ответ Джейс, торопливо поднимает гаражную дверь, залезает в холодильник, всегда нагруженный продуктами из «Костко», и достает упаковку мороженого. – Пошли, а то они там тарелки съедят. – Он пытается растянуть губы в своей фирменной беззаботной улыбке, но получается плохо.
Когда мы возвращаемся на кухню, Джордж говорит моей маме:
– На мороженое я люблю сыпать сухой завтрак «Лакомство гориллы». Этот завтрак не из настоящих горилл.
– Да? Ясно.
– Там арахисовое масло и разные полезности. – Джордж роется в коробке «Лакомства», наклоняет ее и высыпает хлопья в миску. – Зато если купить много коробок такого завтрака, можно спасти горилл. И это хорошо, ведь они вымарывают.
«Переведи», – одним взглядом просит мама. Или это значит «Спаси!»?
– Вымирают, – подсказываю я.
– Да, да, правильно! – Джордж поливает молоком мороженое с хлопьями и тщательно размешивает. – Это значит, что они не находят себе пару и навсегда умирают.
Повисает тишина. Тяжелая тишина. «Навсегда умирают» эхом разносится по кухне. По крайней мере, для меня. Мистер Гарретт, лежащий в грязи под дождем… образ, который нарисовал Джейс, теперь сопровождает отзвук того жуткого удара. Мама тоже слышит этот отзвук? Она откладывает свой кусок пиццы и промокает губы, судорожно сжимая бумажную салфетку. Джейс смотрит на пол.
Мама встает так резко, что едва не опрокидывает стул:
– Саманта, можно тебя на два слова?