В тот день успели соорудить шалаш из еловых веток и расставить петли на тропах. Легли спать голодными.
С утра, туманного и зябкого, добили и вытащили из петли молодого оленя. Настроение у всех было приподнятое, пока не начали рыть ямы. Земля копалась сантиметров на семьдесят, потом стали попадаться камни, а после метра обнажились скалы. Спустились метров на двести ниже. С горем пополам выкопали полутораметровую яму.
Около двух недель копали, собирали дерево, рубили и жгли. Очень хотелось приступить к плавке, да и морально я устал. Мне приходилось работать не больше, чем пастухам, но все время на одном месте.
Наконец, мужчины, получив наставление собирать самые маленькие камни, ушли к руднику. Я, отдохнув у родника, стал спускаться по течению и подстрелил косулю. К возвращению рудокопов поджарил печень и сердце. Мясо и кости порубил на куски и сложил в первую, выкопанную нами яму. Накрыл шкурой и присыпал ее землей.
Первая плавка удалась. Я держал в руках блинчик бронзы (латуни) сантиметров пятнадцать в диаметре и около сантиметра высотой. Богатая руда, хороший рудник! Жаль, что дробить камень не было ни возможности, ни сил. Думал, что когда сможем подготавливать руду, результат плавки станет еще лучше.
Количество лепешек увеличивалось, а с ним пастухи овладевали счетом. Особенно радовались одиннадцатой и двенадцатой. В их понимании знать числительные превышающие количество пальцев на руках, это как для человека из будущего защитить диссертацию. Я хотел домой, к Утаре, но, похоже, дикая мысль, будто мои товарищи готовы работать еще, чтобы выучить — тринадцать и четырнадцать — оказалась не шуткой. Они каждое утро уходили к руднику, и я восславил Всевышнего, когда сразу на двух корзинах оторвались ручки. К тому времени количество лепешек достигло шестнадцати, а по весу — килограмма три-четыре. Топорик мой весил не больше ста грамм, а нож и того меньше. Представив сколько всего полезного можно из добытой бронзы сделать, я от всей души благодарил Создателя. Подумал тогда, что весной отправлюсь назад, к соплеменникам. Уговорю их переселиться на новое место, а у Людей выменяю мотыжки, топоры, ножи и иглы на много зерна. Много… И мне смешно: научил пастухов считать, а сам стал мыслить уж очень абстрактно.
* * *
Протяжный воющий стон, угрюмый, хриплый на низах Пальмы и последний, тонкий, высокий Муськи. Волчица умерла у меня на руках. Она сумела дождаться своего хозяина. Лицо Утаре стало серым, как зола, я заплакал не от боли, что огненным шаром сжигала сердце, а от обиды, за которую не смогу отомстить.