Развернувшись, я оглядела гостиную. На журнальном столике стояла знакомая мне фотография в рамке. Мэдди. За день до того, как она пошла в колледж. Я бродила за ней по школе, словно потерявший хозяев щенок. Мэдс, с другой стороны, скакала, держа меня за руку и размахивая нашими сжатыми руками. Мы переходили из аудитории в аудиторию, и она рассказывала мне обо всех курсах, на которые записалась, и показывала по программе, что будет на них изучать. Ее радость была невероятно бурной, и я купалась в этом восторге. Именно тогда я отчетливо поняла, что моя девочка, моя младшая сестренка, станет кем-то значительным. Она уже стала. Моя гордость за нее не знала границ. Все дороги были открыты перед Мэдс, и ничто не могло ее удержать.
Следующим пунктом моего путешествия стала кухня. Здесь я обнаружила целый коллаж фотографий, прикрепленных магнитами к холодильнику. Отдельные снимки, которые я сняла с холодильника в своей крошечной квартирке, висели теперь тут. Мэдди, Джинель, папа. А еще я заметила парочку новых. Тех, что я не распечатывала. Уэс и я. Одна с ужина, а еще селфи, которое мы сняли в постели и на котором видны были только наши лица. Их мог повесить сюда только Уэс. Вот оно, начало всего. Я провела пальцем по улыбке Уэса на фото. Такой уверенный, сексуальный, крепко прижимающий меня к себе в кровати. У меня сжалось в груди, и я потерла больное место. Скоро. Скоро он будет дома. Мне надо верить. Довериться пути. Теперь, больше чем когда-либо раньше, мне надо было верить этим словам, вытатуированным у меня на ноге.
Перейдя в ту комнату, что стала нашей спальней, я застыла на месте, широко распахнув рот и выпучив глаза.
– Ох ты ж срань господня!
Замерев от восторга, я уставилась на изображение, глядевшее прямо на меня. Мое собственное изображение.
Это был последний портретный снимок, сделанный Алеком в феврале. Я стояла на обзорной площадке Спейс-Нидл и смотрела на раскинувшийся передо мной Сиэтл. Ветер сдувал назад мои волосы, развевавшиеся смоляными локонами у меня за спиной. В тот день я чувствовала себя освобожденной. Свободной от бремени, которое отец невольно взвалил мне на плечи, свободной от необходимости становиться тем, кого желал видеть клиент, – все это ушло в тот единственный миг спокойствия. Я была просто Миа, девушка, впервые увидевшая красоту раскинувшегося перед ней ландшафта.
Я не могла в это поверить. Уэстон приобрел самую дорогую из работ, сделанных Алеком со мной в качестве модели. Обсуждая с Уэсом прошедший год, я в конце концов рассказала ему об Алеке. Разумеется, не самые пикантные детали, только основное. Я сделала акцент на картинах, на том, как каждая из них изменила меня, позволила ясней взглянуть на жизнь, на любовь и на саму себя. Мы лежали в постели, обнаженные, со сплетенными руками и ногами, и я рассказывала Уэсу, как многим обязана Алеку за этот урок. И насколько неправильным казалось брать у него деньги после всего того, что он дал мне, – хотя у меня не было выбора.