Продолжалась война. Продолжались суды. Латышка вернулась, но А.Г. застрял в Португалии. Мне уже не было так одиноко, но мысль, что жить можно по-другому, что не обязательно все должно быть так тяжело, возникла во мне и не желала меня покидать.
Я приходила домой после ночной сдачи номера, смотрела, как ходит туда-сюда кот, засунув голову в тапок, и думала, что нет ничего счастливее этой жизни и нет ничего скучнее и бессмысленнее ночной сдачи номера.
Эти мысли одолевали меня особенно сильно по вечерам пятницы, когда мы отправляли номер в печать, а все знакомые и друзья расходились по кабакам, веселились и пили. Когда я часами ждала на подпись бумажные полосы и курила одну за одной в редакционном туалете, глядя в окно на кирпичные развалины, в которых мы подозревали старинные конюшни. Когда больше всего на свете хотелось домой, к коту.
– Оля, ну что вы теперь, на блядки? – спрашивала меня под утро главный редактор, которую, казалось, не брала никакая сила – ни коньяк, ни усталость, ни возраст.
– Нет, – отвечала я, с трудом поворачивая ручку входной двери.
Хотелось дойти до окна в курилке и выброситься в конюшни.
– V -
А.Г. вернулся, кажется, в начале июня. Он приехал весь черный от загара, с отросшей бородой – совсем как пират. Неловко повертел кота в руках, поставил его на пол и многозначительно сказал:
– Кот.
Герундий отнесся к старшему другу с большим уважением. Не драл, не кусал, не смел охотиться за ногами. Но иногда запрыгивал на плечо, ложился как воротник вокруг загорелой шеи и был настоящим котом пилигрима.
К июлю я уволилась из журнала. Ушла в никуда – безрассудно, без сбережений. «Легко. Лег-ко, – все повторяла я про себя как мантру. – Жить нужно лег-ко». В голове тяжело ворочались страхи – за себя, за будущее, за нерожденных еще детей.
Но кот от всего отвлекал.
Он начал красть. Сначала стащил ботинок соседки и спрятал его у меня в кровати. Затем буквально у меня на глазах с концами унес упаковку жвачки куда-то в шкаф, и там она сгинула. В доме не осталось ни одной зажигалки, а большинство моих носков потеряло пару. Исчезли жидкость для линз и все контейнеры, недальновидно оставленные на столе. Спасти мне удалось лишь с боем вырванную бумажку из банка – кот выкрал ее из сумки и нес в неизвестном направлении. В какой-то момент я сдалась. Мне вдруг представилось, что есть в квартире такое место, может быть, даже в шкафу – тайное, темное, доступное только белым котам, – где лежат все эти сокровища. И через много лет я волшебным образом это место найду: влезу в какую-нибудь дверцу, как в фильме «Быть Джоном Малковичем», а там – вся моя жизнь со всеми глупыми мелочами.