Так, в одной из записей он вдруг заявил, что живет для того, чтобы участвовать в человеческом прогрессе. Но для такого участия, он считал, нужно изучить общество, в котором живешь, выявить его слабые места и поправлять их «чем можешь». С этой-то целью он обязал себя учиться и заниматься самообразованием. «Чтобы жить на пользу человеческого общества, нужно быть сторонником самой большой группы людей составляющих его… Всем своим существом примкнуть к этой гуще, сочувствовать ей, не проституткой вертется и льстить ее, а примкнуть и составит из себя частицу ее…» – писал аноним. И добавлял следом: «С этого дня приступаю к проработке русского языка по рабочей книги предназначенной для VI года обучения в ФЗУ составители: М. В. Будкевич, О. И. Ворченко, Е. И. Досычева, К. Р. Суздалева. Учпедгиз за 1931 г.».
На глазах у меня выступали слезы от нежности. «Как же он думает примкнуть к большинству, когда так очевидно отличается? – думала я. – Ведь это же удивительный, поразительно сильный в своей наивности и чистоте человек. Прорабатывает учебник по русскому языку! Чтобы примкнуть к большинству и принять участие в прогрессе!» Как же в такие моменты мне остро хотелось выслать в тридцать второй год посылку – с брюками, рубашками и консервами. Аноним сообщал, что на производстве выдают всего лишь 700 грамм хлеба в день.
Да, это важный момент: тридцать второй год – страшный голод в СССР. Миллионы человек умирают. Я поискала информацию по Козловскому уезду, где работал мой крестьянин в тридцать втором, но обнаружила очень немного: ситуация с продовольствием была плохая, но все же не такая плохая, как во многих других областях, поэтому сюда стекались за хлебом и в поисках работы.
Рацион анонима был очень скудным: в столовой давали суп без мяса и «безо всяких жиров», картофель «безовсего». Ежемесячное питание на производстве обходилось ему в 36 рублей. На рынке нечего было купить: мяса там не было, пуд ржаной муки стоит 45 рублей, пшена – 60, картофеля – 10–15. Цены все время менялись в сторону повышения.
Как-то, вернувшись с рынка, пораженный убогостью выставленных товаров, он в отчаянии написал: «Эх бедные существа скороли мы будем людями!» Эта фраза тут же прочно осела в моей памяти и с тех пор стала всплывать каждый раз, как мне приходилось по работе редактировать тексты про иркутские поселки, погибающие без тепла, света и газа, пытки в тюрьмах, беспощадное обращение в детских домах, голодающих обитателей домов престарелых и прочие рукотворные несчастья, которыми до сих пор богата наша земля. Я с грустью думала, что если бы нам с анонимом пришлось повидаться, то я немногим могла бы его утешить.