Коршун отчаянно захлопал крыльями, когти его впились в грудь гиганта, но тот все крепче и крепче сжимал челюсти. Наконец шейные позвонки хрустнули и птица обмякла. Он разжал зубы и выплюнул изо рта кровь.
Злобная радость овладела Конаном. Кровь сильно и яростно забила в его венах. Он мог бороться со смертью — он жил.
— Клянусь Митрой, — раздался вдруг чей-то голос, — за всю свою жизнь я не видел ничего подобного.
Конан поднял голову и увидел четырех разглядывающих его всадников. Это были кочевники — зуагиры. Их предводитель удивленно присвистнул, похлопывая по холке своего коня.
— Клянусь Митрой! Я узнаю этого человека! Да это же киммериец — капитан королевской стражи! Кто бы мог подумать такое о королеве Тамарис? Уж лучше бы она дала нам шанс пограбить и начала бы какую-нибудь кровавую войну. Сегодня мы подкрались так близко к стенам города, и нашли только эту старую клячу, — он взглянул на красивую кобылу, которую держал на поводу один из кочевников. — И эту умирающую собаку, — он указал кривым пальцем на крест.
— Если бы я мог спуститься вниз, то я бы сделал окровавленную собаку из тебя, запорожский вор, — проскрежетал киммериец сквозь почерневшие губы.
— О, Митра, негодяй знает меня! — воскликнул всадник. — Откуда ты, негодяй, знаешь меня?
— В этих краях только ты один из этой породы, — пробормотал Конан. — Ты — Ольгерд Владислав, предводитель преступников.
— Да, и когда-то был гетманом казаков, как ты уже догадался. Тебе хотелось бы жить?
— Только глупец может задать подобный вопрос, — выдохнул Конан.
— Я жестокий человек, — медленно сказал Ольгерд. — И сила — единственное качество, которое я уважаю. Я сам буду судить, мужчина ты или гордец, годящийся лишь на то, чтобы остаться здесь и подыхать.
— Если ты снимешь его, нас могут увидеть со стен, — мрачно возразил один из кочевников.
Ольгерд покачал головой.
— Нет, уже слишком темно. Джайбали, возьми топор и сруби крест у основания.
— Крест может упасть вперед и раздавить его, — попытался было возразить Джайбали. — Правда я могу подрубить его так, чтобы он упал назад, но тогда этот удар может проломить ему череп и разорвать кишки.
— Если он достоин ехать со мной, то выдержит это, — невозмутимо ответил Ольгерд. — Но если нет, то он даже не заслуживает того, чтобы жить. Руби!
Крест задрожал от удара боевого топора.
Снова и снова падало лезвие, и каждый удар отдавался немыслимой болью в израненном теле киммерийца.
Крест наклонился и рухнул.
Боль на мгновение ошеломила Конана, но он не издал ни звука. Джайбали одобрительно хмыкнул, достал из седельной сумки клещи, которыми обычно вытаскивают гвозди из подков лошади, и попытался выдернуть один из штырей. Для такой работы клещи были явно малы. Джайбали потел, но тащил, неразборчиво ругая упрямое железо, а Конан лежал неподвижно и только хриплое дыхание указывало, что он еще жив.