— Вы такой симпатичный и простой, — попыталась она исправить свою оплошность.
Питерса это явно позабавило.
— В наших краях, — заявил он, — в похвалу «простым» не называют. У нас простой — это так себе, серый.
— Вы же понимаете, я не это имела в виду. Я хотела сказать, что вы такой же, как все. Боже мой, что я несу! Я не хотела вас обидеть.
— Одним словом, вы соскучились по нормальным людям? Сыты по горло гениями?
— Да. И потом, вы изменились со времени приезда сюда. В вас стало меньше горечи… меньше ненависти.
Лицо Питерса омрачилось.
— Вот тут вы ошибаетесь, — бросил он, — Ненависть никуда не делась. Поверьте, в этой жизни есть многое, что надо уметь ненавидеть.
2
Обещанное мисс Дженнсон собрание состоялось после ужина. Все научные сотрудники Учреждения собрались в лектории.
Среди слушателей не было только обслуживающего персонала: лаборантов, кордебалета, прислуги и группы девиц легкого поведения, обеспечивавших женское тепло сотрудникам, приехавшим без жен и не нашедших себе подруг среди коллег женского пола.
Сидя рядом с Беттертоном, Хилари с напряженным любопытством ждала появления на трибуне почти легендарного директора. Беттертон в ответ на ее настойчивые расспросы о личности человека, контролирующего Учреждение, отвечал уклончиво и маловразумительно.
— С виду он ничего особенного из себя не представляет, — заявил он, — но у него потрясающая аура[206]. Я его и видел-то раза два, он редко показывается на людях. Он человек незаурядный, это чувствуется, однако, по правде сказать, объяснить секрет его воздействия я не могу.
Под влиянием благоговейных речей мисс Дженнсон и некоторых других дам у Хилари создался туманный образ таинственного директора — высокого человека с золотистой бородой, в белых одеждах — живого воплощения некоей божественной абстракции.
Каково же было ее изумление, когда все дружно встали с мест, а на трибуну неспешно поднялся смуглый и довольно плотный пожилой мужчина. Внешность у него была самая что ни на есть заурядная, вроде какого-нибудь бизнесмена из Центральной Англии. Национальность его определить было трудно: он обращался к аудитории попеременно на трех языках, причем не повторяясь. По-французски, по-английски и по-немецки он говорил одинаково свободно.
— Прежде всего позвольте мне, — начал он, — приветствовать наших новых коллег.
Для каждого из вновь прибывших у него нашлось несколько теплых слов.
После этого директор перешел к целям и чаяниям Учреждения.
Впоследствии, пытаясь вспомнить его слова, Хилари обнаружила, что не в состоянии воспроизвести их сколько-нибудь подробно: может быть, потому, что они на поверку оказались банальными и избитыми. Все дело в том, как эти слова были сказаны.