Хилари вспомнила рассказ одной подруги, жившей до войны в Германии, о том, как та из чистого любопытства пошла на митинг послушать «этого кривляку Гитлера» — и от захлестнувших ее чувств истерически разрыдалась. Каждое слово представлялось ей тогда мудрым и вдохновляющим, а потом она недоумевала, что же могла в этих словах найти.
Нечто подобное происходило теперь с Хилари. Помимо воли ее увлек этот поток красноречия. Директор даром времени не тратил. Прежде всего он заговорил о молодежи, которой принадлежит будущее человечества.
— Накопленное богатство, престиж, влиятельные семьи — вот что правило миром прежде. Но сегодня власть в руках молодых. Власть принадлежит умам — уму химика, физика, врача… Из научных лабораторий исходит великая сила разрушения. Обладая ею, можно сказать: «Покорись или погибни!». Такую силу нельзя доверить тому или иному государству. Она должна быть в руках тех, кто ее создает. Здесь, в нашем Учреждении, собрана мощь всего мира. Вы явились сюда со всех концов земного шара, принеся с собой свои гипотезы и открытия. А еще вы принесли с собой молодость! Здесь нет никого старше сорока пяти лет. Настанет день, когда мы создадим Трест, Научный Трест Мыслителей, и будем править миром. Мы будем диктовать условия капиталистам и королям, предприятиям, армиям. Мы дадим миру Pax Scientifica[207].
И далее в том же пьяняще-манящем духе… Но дело было не в словах. Как ни холодны и критичны были умы сидевших в зале ученых, их увлекала личность оратора, его уверенность и напор приводили их в странное исступление, истоки которого до сих пор почти не известны.
Мужество и воля к победе! А теперь — покойной ночи! — внезапно завершил свою речь директор, и Хилари, как сомнамбула[208], вышла из лектория. На лицах окружавших ее людей отражалось то же необъяснимое воодушевление. Особенно хорош был Эриксен: блеклые глаза его сияли, голова была вдохновенно вскинута.
Незаметно подошедший Энди Питерс шепнул Хилари на ухо:
— Поднимемся на крышу. Надо развеяться.
Они молча сели в лифт и через минуту оказались под звездным небом среди пальм. Питерс жадно вдохнул свежего воздуха.
— Да, — сказал он, — это то, что надо. Проветриться, чтобы развеять это наваждение и перестать видеть небо в алмазах[209].
Хилари тяжело вздохнула. Она все еще была словно во сне.
Он дружески потрепал ее по руке.
— Довольно, Олив, хватит.
— Небо в алмазах, — сказала Хилари. — Вы знаете, это и в самом деле завораживает.
— Говорю вам, довольно! Будьте женщиной, спуститесь с небес на землю. Когда у вас пройдет отравление веселящим газом, вы поймете, что все это старо как мир.