— Терпеть не могу такие разговоры! Меня всегда об этом спрашивают. Так вот: ничего подобного! Не вставляю я никого в свои книги. Ни тех, кого знаю, ни тех, кого случайно встретила.
— Да неужели? Положим, своих знакомых вы действительно не используете. Вам это попросту не интересно. А вот случайные встречные, уверен, нет-нет да и попадают в ваши романы.
— Ну ладно, тут вы меня поймали, — с досадой призналась миссис Оливер. — Порой вы чертовски догадливы. Кое-что действительно используешь. Увидишь, к примеру, в автобусе какую-нибудь толстуху: жует себе булку с корицей, да еще что-то бормочет, словно с кем-то общается или репетирует, как будет говорить по телефону, или, скажем, вслух письмо сочиняет. Смотришь на нее, и у тебя волей-неволей откладывается в голове, какие на ней туфли, юбка и просто уморительная шляпка. Ну а потом уже входишь в раж: пытаешься угадать, сколько ей лет, смотришь, есть ли на руке обручальное кольцо и так далее. А потом выходишь из автобуса, и тебе уже совершенно нет до нее дела, а только через некоторое время будто сам собой появляется в голове рассказ про некую миссис Карнаби. Про то, как она возвращается домой на автобусе после очень странной беседы, во время которой она заметила в окне кондитерской мужчину, как две капли воды похожего на ее знакомого, с которым она встречалась всего один раз в жизни и который, по ее сведениям, давно уже умер. А вот же, оказывается, жив… Ну и так далее… Боже мой, — сказала миссис Оливер, переведя дух. — А самое смешное, что так оно все и было. Перед отъездом из Лондона я действительно сидела в автобусе напротив какой-то женщины, и она чудненько подходит для одной истории… Осталось только придумать конец и проверить последовательность событий: что она сказала, вернувшись домой и на кого навлекла этим опасность. Мне кажется, я даже знаю уже, как ее будут звать. Констанс. Констанс Карнаби. Но весь мой рассказ может разлететься вдребезги, если случится непоправимое…
— Что же именно?
— Если я вдруг случайно столкнусь с ней снова, мы разговоримся, и я — увы! — узнаю ее получше. Тогда наверняка весь мой замечательный рассказ полетит к черту.
— Да-да. Я понимаю. Тогда она уже больше не будет вам принадлежать. Сейчас эта толстуха — ваше творение, вы прекрасно ее понимаете, знаете, что она чувствует; вам известно, где она живет и чем занимается… Но, если она вдруг превратится в реального человека, то… то зачем тогда нужен рассказ, верно?
— Что ж, опять угадали, — улыбнулась миссис Оливер. — И про Джудит тоже. Я действительно не очень-то хорошо ее знаю. Во время круиза мы, конечно, много времени проводили вместе, но, в основном, ездили осматривать достопримечательности. Знаю только, что она вдова, что муж ее погиб, и она осталась одна с ребенком на руках, с Мирандой, вы ее видели. Осталась почти без средств к существованию. Признаться, обе они внушают мне довольно странное чувство. У меня такое ощущение, будто они что-то скрывают, будто они замешаны в какой-то драме. И мне почему-то совсем не хочется выяснять в какой.