- А когда, Брандт тебе сказал, жилец прошлый выехал?
- В начале октября.
- Две недели назад, получается?
- Угу.
- Да, напылила нечисть. Столько и за год не накопишь.
Корвин-Коссаковский был благодарен Порфирию за доверие, и на сердце его потеплело ещё и потому, что сейчас, стоя рядом с ним, он не испытывал того мучительного вчерашнего страха, почти мистического ужаса, что пережил, увидев часы на комоде. Этот человек непонятным образом усиливал его.
Бартенев решил ещё раз обойти квартиру, теперь они зашли в спальню, прошли по другим комнатам. Ничего, всё везде было запылено и заброшено, везде царил всё тот же тяжёлый дух подземелья. Они пошли к выходу, в прихожей остановились. Бартенев уже вынимал ключи, как напрягся и быстро прошептал.
- Ты видишь? В зеркале?
Арсений видел. В зеркале, точнее, в мутном пыльном зазеркалье, появилось лицо старухи, то ли мёртвое, то ли, со следами старческого разложения. Корвин-Коссаковский закусил губу: у неё были подлинно его глаза, чёрные, с большими фарфоровыми белками, но провалившиеся в глазные впадины и окружённые бурой тенью, - те же, что он видел вчера. Впрочем, мгновение спустя он уже сомневался, что видел что-то, кроме причудливых пыльных разводов на стекле да игры света.
Но Порфирий Бартенев потёр лицо рукой и тихо попросил:
- Пошли отсюда.
Арсения не надо было уговаривать. Они вышли, Корвин-Коссаковский захлопнул дверь и дважды провернул ключ в замке, они спустились и сдали ключ консьержке.
- Не подошла господам квартира? - любезно, чуть кокетничая, осведомилась она.
Господа не очень-то вежливо что-то промычали и торопливо покинули парадное. На душе у обоих помутнело, Бартенев пожаловался на лёгкую тошноту, Корвин-Коссаковского тоже чуть мутило. Арсений повёз Порфирия в академию, почти всю дорогу оба молчали, но, уже выходя из экипажа, Бартенев остановился на подножке.
- Слушай, а ты можешь племянниц-то своих не везти к графине этой в пятницу?
Корвин-Коссаковский смерил друга печальным взглядом. Он не хотел посвящать его в свои семейные проблемы, но коротко обронил, что спрятать можно только от непогоды, но не от нечисти.
Порфирий, казалось, понял больше, чем хотел сказать Арсений.
- Стало быть, девиц не особо и вразумишь?
- Увы, да, - поморщился Арсений, - они... родители дурью маялись, бранились да лаялись, не до девчонок им было. А если Ваню, пока поперёк лавки лежит, не выучишь, - всё пропало, Ивана уже не научишь, сам же понимаешь. Поздно теперь вразумлять. Всё, что можно - опознать этих людей в свете да по возможности отвадить. Мне никогда не удавалось ничего внушить племянницам. Молодёжь...