— А далеко до Москвы, товарищ? Я тоже стахановец, и мне некогда.
— К обеду там будете. Завтра, значит, — сказал милиционер.
— Спасибо, товарищ, — сказал Егор Иванович и взвалил котомку на плечи. — Я тороплюсь на совещание, — добавил он.
И, оглянувшись еще раз на депо, он бодро зашагал с мешком за плечами по шпалам в Москву, туда, где терялись в синеву уходящие рельсы…
Километр за километром оставались позади Егора Ивановича, мимо него проползали товарные поезда, мчались скорые и экспрессы, но ни одного зарезанного человека на пути не валялось.
«Напугал меня милиционер будто», — смеялся Егор Иванович и еще веселее шагал по шпалам, еле занесенным снегом.
Наступили сумерки. Егор Иванович прислонился к столбику, на котором были написаны какие-то цифры, поел мяса.
Все темнее становилось небо. По-прежнему мчались мимо поезда, и Егор Иванович пожалел, что не спросил у летчика, можно ли было купить самолет, чтобы улететь на нем в Москву. Светлый огонек привлек его внимание — это не был паровоз, потому что огонек был маленький. Одинокий вагончик неожиданно стал замедлять ход и остановился, не доезжая до Егора Ивановича.
Из вагончика вышел человек и развел руками:
— Товарищ Пырерко! Что ж это вы? Зачем же вы пешком-то пошли? Меня телеграммами Архангельск из-за вас забил.
«И здесь меня знают!» — удивился Егор Иванович и пожал руку нового знакомого.
— Устал я, товарищ, — сказал он, — только никому не говори об этом, товарищ. Это милиционер меня напугал. Сказал, что поезд людей режет. Он в шутку сказал, а я и поверил. Сколько я прошел, ни одного зарезанного не видно. Поедем, товарищ. Я очень тороплюсь. — Егор Иванович потрогал покрасневшие уши и поглубже надвинул шляпу. — Уши замерзли, — добавил он виновато. — Первый раз надел. Привыкну, верно. Как ты думаешь, товарищ?
В детстве, будучи батрачонком, видел Егор Иванович Пырерко губернатора. В ожидании его ижемские купцы постлали через всю улицу Пустозерска цветочный ситец, и губернатор вместе со своей свитой от берега реки до церкви шел по этому ситцу.
Посреди села его встретил старик с серебряным подносом в руках, На подносе лежал большой каравай хлеба и солонка с солью.
Все это называлось «хлеб-соль», и с тех пор маленький Егорка стал завидовать губернатору. Он видел его даже во сне и спрашивал, обливаясь от страха холодным потом:
— Ты батрак царя?
— Да, я помогаю царю, — отвечал губернатор, шагая по малиновому ситцу.
— А тебя бьет царь? — еле поспевая за ним, спрашивал Егорка.
— Нет, — отвечал губернатор, — мне выносят хлеб-соль и боятся меня, а я никого не боюсь. Видишь — топчу ситец, а мне за это даже кланяются.