— Отец! — говорит она, сонно улыбаясь. — А мы думали, что ты долго не приедешь. Я чай сейчас поставлю.
Она встает, ставит чайник, наполненный снегом, на огонь и подходит к матери.
— Не надо, Нярконэ, — говорит Егор Иванович, — пусть спит, завтра обратно поедем. В школу тебя отдам, на музыканта учиться. А Нанук пусть доктором будет.
Девушка заплетает косы и гордо улыбается. Она знает, что отец ее теперь самый почетный человек не только в родном стойбище. Она с пристальной неясностью рассматривает его морщинистое лицо, раскосые глаза, подрагивающие руки.
Входят соседи и шумно приветствуют хозяина. Они держатся с ним как с равным, и это нравится Егору Ивановичу.
Он расспрашивает их о новостях в колхозе и просит позвать Семена Ного.
Семен Ного входит и сдержанно кланяется депутату.
— Здравствуй, — говорит он, — только не уговаривай меня. Не надо. Ты теперь большой человек, и я уважаю твои советы. Не уговаривай.
— Я и не уговариваю, — отвечает Егор Иванович, подавая гостю чашку, — я только решил сделать тебя оленьим доктором, а в колхоз ты можешь и не идти. Захочешь — сам запишешься.
Семен Ного недоверчиво смотрит на лица колхозников, но те серьезны, и Семен Ного говорит:
— Спасибо.
А Егор Иванович продолжает беседу о том, как сделать колхозы богатыми, и колхозники одобрительно кивают головами.
— Наш колхоз должен иметь баню и школу.
— Правда, правда, — подтверждает неожиданно для всех Семен Ного, — все же колхозы имеют их. Надо и нам. — И, смущенно оглянувшись, нюхает табак и старательно чихает.
— Будь здоров! — говорит Егор Иванович, и все колхозники долго и весело смеются.
…Пообещав колхозникам достать котлы и сруб для бани, Егор Иванович вернулся в Красный город, поставил свой чум рядом с домиком и стал жить в нем. Он только днем приходил в домик, садился за письменный стол и принимал посетителей, выполняя свои депутатские обязанности.
Впрочем, посетителей он принимал и ночью — в своем чуме, у непрерывно горящего костра. Он угощал избирателя чаем и, выслушав его, давал ему совет или обещал помочь.
На душе Егора Ивановича было спокойно и радостно. Только один раз он был огорчен своей славой. К нему пришел секретарь окружного комитета партии и упрекнул:
— Нехорошо, товарищ Пырерко, ты делаешь. Нехорошо. Мы тебе домик выстроили, а ты в чуме живешь.
— Здесь как-то теплее, — смущенно ответил Егор Иванович, — нюки от ветра шевелятся, костер горит, и я о всем народе больше думаю — ведь он так же живет. Я не царь и не губернатор. Мне и здесь хорошо.
В чуме было «хорошо», нечего сказать… В мокодан падали хлопья снега, дул пронизывающий ветер, и Нярконэ готовила свои первые уроки, щурясь при бледном свете костра. Ежились от холода ребятишки…