Видать, сегодня судьба ко мне благоволила: от разноса в кабинете Капитошкина я милостью Триединого благополучно уклонился, с Грэем о судьбах наших погутарил, вдобавок выяснил для себя много нового небезынтересного, с новой с иголочки Элечкой познакомился, даже успел вдохнуть аромат её духов — идентичны прежним — с Грином о том о сём почирикал (конечно, всё это обыкновеннейший будничный трёп, но сколько случаев было, когда без "здрасьте" и "до свидания" курьера запихивали во Врата, напутствуя криком: "Возвращайся! Потом поболтаем…") и так далее в том же роде… Вот и сейчас мне явно везло и это одновременно и радовало, и вызывало досаду. Буйный безудержный бешено бьющий и играющий, бурлящий как река в половодье, мчащаяся среди скал, Поток не вышвырнул меня, как это зачастую бывает, где-нибудь над пропастью или на высоте десятка метров, а мягко и аккуратно поставил на землю, причём, похоже, даже придержал меня, чтобы я, болезный, не приведи Триединый, не рухнул на колени и не зашиб себе ножку.
— Ух ты… — пробормотал под нос себе я первое, что в голову пришло, затем недоверчиво осмотрелся, потрогал песок под ногами, похлопал себя по груди и удивился ещё больше — ну надо же как повезло! Первый раз в жизни этот сумасшедший и непредсказуемый брат-близнец вставшего на дыбы смерча аккуратно исторгнул меня из себя. Честно говоря, теоретически так и должно быть всегда, но, как я давно уже успел убедиться, теория с практикой зачастую сильно расходятся.
Я присел на всякий случай, чтобы быть менее заметным и осмотрелся, быстро запоминая в общих чертах картинку: песчаный холм, на котором я очутился, вместе с вереницей своих "соседей" шёл непрерывной грядой от берега моря, словно бы отсекая его от глубины побережья; то тут, то там виднелись крохотные приземистые иногда даже наполовину осевшие домишки, выложенные из дерева и земли, с травяными крышами, по виду более всего похожие на рыбацкие землянки, и правда — возле многих на вбитых в землю колышках были натянуты для сушки и починки сети и снасти; за землянками на приличное расстояние простиралась полоса незанятой изрытой перепаханной земли, которая, судя по жиденьким чахлым росткам, рыбаками использовалась для посева, а вот дальше этой полосы… Я невольно задержал дыхание, обозревая сию впечатляющую картину, которая потом долго оставалась в моей памяти: величественный белый с золотом гигантский город, опоясанный тремя рядами — как я позже убедился — толстенных крепостных стен, прекрасный, могучий исполин, раскинувшийся на многие квадратные километры у самого берега моря, где находился великолепнейший порт с длинными волноломами, у самого входа в бухту которого пылал нестерпимым ярчайшим огнём высоченный белокаменный маяк…