Он протянул Речкину папиросу, но тот отказался.
– Это тебе не просто пехота, не просто фашисты! Асы! Самые что ни на есть отъявленные головорезы! – Титов закурил, и в воздухе вновь запахло горьковатым табачным дымом. – А у меня что в роте? Сотня бойцов, дюжина пулеметов… Да и половина солдат даже по-русски не разумеют! Одни киргизы, узбеки, казахи, таджики и таких еще национальностей, что мне и слышать не доводилось раньше! Пойди им еще объясни, за что воевать, как воевать, с кем… Вчера подкрепление из Мурманска прибыло. Хоть лица русские появились в полку! Да и тех еле вооружили да одели… Не всем спальные принадлежности выдали, на шинелях спят, да на мху, как бродяги!
– Будет тебе! – подбадривая, хлопнул по плечу своего нового товарища Речкин. – Мы тоже не пальцем деланы! Здесь наша земля, а своя земля своих солдат крепче держит! Дадим немчуре жизни!
– А у нас выбора другого нет! – пламенно выпалил Титов, и взгляд его загорелся злым, полным ненависти блеском. – Вожмемся в камни и будем поганцев этих стрелять, покуда последний патрон не закончится!
Титов нервно и глубоко затянулся. Ротный был до того на взводе, что у Алексея внутри пробежал неприятный холодок. Видно было, что он уже всем нутром люто ненавидит врага, значит, действительно попортил ему кровь немец своими бомбежками.
– Сегодня тоже бомбили? – спросил Алексей.
– Да тишина весь день… Прям настораживает… – Ротный еще раз коротко затянулся, сморщился и бросил скуренную лишь наполовину папиросу в сторону.
– Дурные мысли?
– Есть такое… То бомбили по несколько раз на дню, а теперь тишь да гладь… – Титов задумался о чем-то и в конце добавил: – Самый темный час перед рассветом…
– Думаешь? – настороженно покосился на ротного Речкин.
– А и думать нечего! Весь день тишина гробовая. Ни моторов их не слышно, ни стуков… Словно повымерли все… Что-то затевают… Значит, отдыхают, сил набираются.
Слова Титова обеспокоили Алексея. Речкин, до этого занятый мыслями о возвращении на заставу, почувствовал неприятное щекотание под ложечкой. Он еще раз взглянул на лежащую перед Угловой пологую, вытянутую почти строго по границе, сопку. Покрытые черным лишайником камни, желто-зеленый мох… Все привычно глазу, но почему-то это «привычное» вновь показалось Алексею зловещее зловещего. С начала войны Речкин уже несколько дней часто всматривался вот так в знакомый пейзаж, что простирался перед его заставой. Всматривался настороженно, как притаившийся охотник, в каждый камень, каждую яму, каждую расщелину… И вновь неприятно кольнуло его в самое сердце. Снова навалилось тонным грузом ощущение опасности, что исходило от этой спокойной и миролюбивой с виду картины. Будто там, за вершинами сопок, поравняв острые концы штыков с линией горизонта, сидит враг. Да что там! Целая орда с танками, пушками, самолетами, напряженно ждущая, словно стая дрессированных псов, команды «фас»!