Да, Титов был абсолютно прав. Пугающе прав! И как он, помкомзаставы Речкин, сам не обратил на это внимание? Как?! Сама погода сегодня как никогда благоволила немцам для очередной бомбежки. Небо было идеально чистым, воздух замер в редком для этих мест почти идеальном штиле. Любой летчик поразился бы такой удаче в этих широтах. К тому же если на подлете к Мурманску их и ждали зенитки, то здесь, в районе Титовки, им было нечего бояться. Но небо молчало с самого утра. Ни звука! Ни малейшего звука! Даже приглушенного отголоска рычанья мотора или уханья разорвавшейся бомбы. Ничего! И это притом что днем ранее, когда погода не очень-то располагала к полетам, отзвуки бомбардировок доносились до заставы Алексея и справа, и слева. А сегодня тишина… Словно весь мир вокруг замер в томительном ожидании чего-то…
– Ладно, Леха! Шел бы ты спать! Вставать тебе рано! – Титов застегивал верхние пуговицы гимнастерки, по-видимому, собираясь куда-то.
– А ты?
– А я пойду гляну – что там на позициях творится. Взводных своих поищу, осмотрюсь перед сном…
– Ну, давай, командир, осторожнее! – Речкин улыбнулся устало, а оттого едва заметно.
Титов быстро нырнул в палатку и почти тут же выскочил из нее обратно, уже с фуражкой в руках.
– Будить-то тебя во сколько? – спросил ротный, распрямляя помятый верх фуражки.
– В четыре буди! – ответил все с той же усталой улыбкой на губах Речкин, взглянув на свои наручные часы. – Да понастойчивей! Хоть пинками!
– Хорошо! Спокойной ночи! – широко улыбнулся Титов, вновь обнажив приличную щербину между передними зубами.
Титов набросил фуражку на свою густую шевелюру и, поправляя ее на ходу, зашагал куда-то не спеша. Лицо его вновь сделалось задумчиво-серьезным, и у Алексея в голове опять проскочила мысль о том, что ему очень жаль этого крепкого деревенского парня, на плечи которого взвалили тяжелое бремя командира роты при его скромном звании. Речкин еще какое-то время молча провожал взглядом своего нового знакомого, пока поджарая, невысокая фигура того не исчезла за гребнем одной из сотен скалистых возвышенностей.
Речкин часто вспоминал знакомство с супругой. С Ниной, Ниночкой… Как свежая капля росы, что проступает на травинке поутру, а потом, нагреваясь, испаряется, должно бы было исчезнуть из памяти и это воспоминание. Затменное тысячью других, радостных и грустных, счастливых и горестных, ему, казалось бы, было суждено замутнеть в голове, раствориться, оставив после себя лишь сам факт произошедшего. Но Алексей, несмотря на сгинувшие с тех пор три года, помнил все поминутно, как сюжет зачитанной до дыр книги. И если б набралась целая тысяча свидетелей той встречи и все бы они, как один, заявили, что хоть что-то не отложилось в памяти Речкина или же исказилось, то он ни на секунду не усомнился бы в их лжи.