— Эй, письмоносец! А ну-ка подойди чуть ближе… Дайте ему дорогу, товарищи! Государственные служащие имеют преимущество…
— Да как-то неудобно, — промямлил я.
— Давай, давай, — поторопил Мичев и снова попросил стоявших впереди освободить для меня проход.
Я с трудом протиснулся к двери и вошел в прихожую немного испуганный и смущенный.
— Ну говори, что тебе дать, автомат или карабин?
— Что-нибудь полегче, товарищ Мичев, — ответил я.
— Может, ручной пулемет? — улыбнулся товарищ Мичев и повел меня к пистолетам, наваленным горкой на двуспальной кровати, где в свое время, наверное, спал экспортер Табашки с госпожой Табашки.
— Ты, я вижу, не очень-то разбираешься в этих делах, — продолжал Мичев, — но надо действовать, брат… В армии служил?
— Нет, был только в трудовых войсках, — пробормотал я.
— Оружием пользовался?
— Частично…
— Научишься. Все мы когда-то неумехами были… Возьми вон тот вальтер и носи его без колебаний! Буржуазия не дремлет, брат. Табашки опять может вернуться… Понял?
Он сунул мне в руки кусок вороненой стали и указал на стол, где были набросаны кожаные кобуры — все, как одна, новехонькие, в первозданном виде, привезенные прямо с немецких складов, пахнущие свежей кожей и подметками.
Я выбрал одну из них, положил в нее пистолет и подпоясался ремнем. После этого мне дали документ, подписанный товарищем Мичевым, с печатью, в котором говорилось, что я, такой-то, имею право носить оружие и передвигаться в любом направлении, куда потребуется или куда я пожелаю, в любое время суток, с утра до вечера, а также ночью. Только я прочел «в любом направлении» и «в любое время суток», как сразу почувствовал, что в душе моей появляются и растут мои преступные наклонности. С этим вальтером, значит, я могу делать все, что мне захочется, в любое время суток! Такие права давались мне первый раз в моей жизни, и я подумал: «Будь что будет, Драган. Пусть лучше враги переживают!» И поспешил домой, чтобы похвастаться перед женой, которая перестала в последнее время меня уважать, то ли потому, что надоедать я ей стал, то ли потому, что у нас все время не хватало денег. Жена моя была ленивым, медлительным, сонным, но исключительно амбициозным, порой ненавидевшим меня существом. У нее никак не укладывалось в голове, что всю свою жизнь теперь она должна провести с почтальоном, каковым я был, причем ниже ее ростом, худосочным и не особенно красивым, одетым в одну и ту же форму и с маленькой зарплатой. Эту неприязнь ко мне она успела привить и нашему десятилетнему сыну Ивану, который всегда за моей спиной показывал мне язык, как только я пытался надрать ему уши. Да, авторитет мой в семье был подорван, и сейчас я торопился домой, чтобы его восстановить. А восстановлю я его в семье — восстановится он и в квартале, где надо мной тоже подшучивали, как будто я был подручным бакалейщика, и не особенно уважали.