длиной.
Но его это не смутило. Он немедленно атаковал еще раз, рубанув тем, что осталось от меча, по копью, сделал обманный финт и загнал обломок в грудь Гарретту. Это был сильнейший удар, но костные пластины опять выдержали. К тому же металлический обломок, которым бился Прайс, был недостаточно острым, чтобы пробить доспехи Гарретта.
В ходе битвы произошли изменения: противоборствующие линии вновь разошлись, и воины, окружавшие Прайса с Гарретом, стали отступать назад. Грудная клетка Гарретта тяжело вздымалась. Взглянув налево и направо, он заметил, что все больше и больше воинов откатываются назад. Наконец, на нейтральной полосе между двумя армиями, из дерущихся, кроме них, не осталось более никого. С двух сторон к Гарретту подбежали Панцирные Раки и стали тыкать пиками в Прайса, стараясь отогнать его от своего лучшего бойца.
– Нет! – закричал Гарретт, ударив одного из пикинеров древком Геофонфира по голове, но двое других потащили его назад. Остальные усилили давление на Прайса.
– Ты им подчинишься? – рявкнул Прайс, небрежно зарубив одного из пикинеров обломком меча. – Гарретт Эотен-Дрейфенд! Ты трус!
Но Гарретт прекратил сопротивляться. Он отсалютовал Геофонфиром, удаляясь все дальше.
– Я тебя найду! – крикнул он по-саксонски.
Прайс был недоволен. Пикинеры находились всего в пяти ярдах[55] от него, но он повернулся к сатрианцам спиной, демонстрируя полное к ним презрение, и пошел назад к Гвардии. Неподалеку его ждал Роупер.
– Никогда не деритесь с Эотеном-Дрейфендом, – сказал Прайс сдержанным тоном. – Он бы вас убил. Пойдемте, лорд.
Роупер собирался строго отчитать гвардейца за то, что он вмешался и не дал ему сразиться с Гарреттом, но при виде необычно спокойного Прайса весь накопленный им гнев сразу же улетучился. Быстрым шагом они оба стали догонять Гвардию.
Вновь хлынули вперед Скиритаи, заставив отступающих сатрианцев обреченно застонать. Легионеры были вымотаны до предела. Большинство просто садились в грязь, ошеломленные холодным градом и жесточайшей битвой. Вода от растаявших градин стекала по предплечьям, покрытым засохшей кровью, и размывала на коже над венами въевшуюся грязь.
Легионеры оцепенело мыли руки, затем брали мехи с водой, передаваемые из задних шеренг, и жадно к ним присасывались. Вода была вкусной, но глотать ее было трудно. Младшие неманди – парни семнадцати-восемнадцати лет, которых пока не ставили в боевые линии, брали с собой медицинские скатки и спешили через строй к тем, кто получил самые серьезные ранения. Капитаны, ликторы и другие младшие командиры не присаживались. Они бродили среди солдат своих легионов и говорили им, что в следующий раз они обязательно разобьют врага; что они должны думать о братьях, которые сражаются рядом с ними; и что, если они не будут драться на пределе своих возможностей, значит, их товарищи погибли сегодня зря.