• автопрецеденты (феномены окружающего мира, обладающие тем или иным аксиологическим значением для данного индивида и включенные в неповторимые индивидуальные ассоциативные ряды);
• социумно-прецедентные феномены, известные «среднестатистическому» представителю какого-либо социума, группы, напр., Библия и Евангелие у христиан, метафора шахмат (после работ Соссюра) как визуальный объяснительный аналог правил языковой системы, знакомая лингвистам;
• национально-прецедентные феномены, известные «среднестатистическому» представителю данного народа или культуры;
• универсально-прецедентные феномены, знакомые человеку как homo sapiens.
Единицами более низкого ранга выступают: прецедентное имя, прецедентное высказывание, прецедентный текст, прецедентная ситуация [РКП 2002: 17], которые непосредственно репрезентируют прецедентные феномены в текстах.
2. Специфика прецедентных имен в прессе
Набор прецедентных феноменов, особенно функционирующих в печатных органах массового информирования (газеты, журналы), очень часто зависит от существующего политического строя, классово-политического устройства общества, социальной стратификации. Ясно, что в дореволюционное время структура и тематическая организация прецедентных феноменов, используемых в официальной публицистике, значительно отличалась от того репертуара вводимых советским идеологическим аппаратом социально и политически значимых имен, событий, призванных отражать новые классовые ценности, моральные установки. Проводилась жесткая селекция и регламентация прецедентных феноменов: одни из них принудительно навязывались, другие (имеющие отношение к религии, царскому прошлому и др.) – замалчивались и изгонялись из официальной культуры, переходя в сферу культуры неофициальной, маргинальной, «кухонной», лагерной.
Прецедентные феномены обычно усваиваются индивидом (1) неосознанно (в процессе семейного воспитания) или добровольно, в соответствии со своими склонностями, сферой интересов, занятий и проч. или (2) насаждаются «сверху», насильственно-протекционистски. В советской жизни уже начиная с конца 20-х гг. XX в. обозначился явный разворот в сторону второго типа. Культурно-идеологически значимые феномены должны были еще получить разрешение, санкцию вышестоящих властных органов, пройти официально-идеологическое «решето», отсеивающее «идеологически вредные» прецедентные имена и события.
По мере унификации и централизации советской печати в идеологическом, политическом отношении задавался, вырабатывался и набор прецедентных феноменов, используемых в пропагандистско-публицистическом стиле. Это понятно: построение нового строя нуждалось в его лингвополитической поддержке и обосновании при помощи некоторой суммы ключевых имен. Наиболее важными текстами, генерирующими прецедентные феномены, служили, конечно, работы К. Маркса, Ф. Энгельса, публичные выступления Ленина, а с конца 20-х и особенно с середины 30-х гг. – Сталина. Влияние ленинских работ на пополнение фонда прецедентных имен в 20-е гг. отмечал еще А. М. Селищев [Селищев 1928]. Типические, характерные приемы и обороты статей и книг Ленина, повсеместно изучаемых в Советской России, служили языковыми и стилистическими образцами для других революционных деятелей и работников печати. Лозунговость и тезисность – вот одни из ведущих языковых примет нового стиля. Тексты, выступления прочих революционных лидеров, художественные произведения более ранних эпох могли стать прецедентными в зависимости от ленинской оценки и от его внимания к ним, поскольку в советском дискурсе Ленин был не только авторитетным оратором, но стал и воплощением риторического идеала [Романенко 2002]. Иерархичность распространения, трансляции лозунгов и вообще прецедентных феноменов такова: партийно-политические идеологи (Маркс, Энгельс, Ленин, позднее – Сталин) → высшая партийная верхушка → партийно-политический аппарат → массовые слои населения (рабочие, крестьяне, интеллигенция). Митинги, массовки, собрания, съезды, конференции, пленумы – эти новые формы вовлечения людей в политическое строительство способствовали и быстрому внедрению прецедентных феноменов в языковое сознание людей в масштабе всей страны. Справедливы слова М. В. Панова, сказанные, правда, в другой связи (при обсуждении вопроса о распространении в русском узусе произношения, приближенного к письменной форме): «Распространилось благоговейно-почтительное отношение к печатному тексту (особенно официальному)» [Панов 1990: 47].