— Что у тебя за подружки новые? — спросила Марина Николаевна, когда песня кончилась. — Из шестого подъезда?
— Уже нажаловалась, — буркнула Дарья.
— Бабушка никогда не жалуется, — сказала Марина Николаевна строго. — Ты это прекрасно знаешь. Просто сообщила.
— «Сообщила, сообщила»… Я и сама сообщить могла.
— А почему ж ты ей ответила — не ваше дело?
— Потому что она их сразу ругать начала, вот почему! А они хорошие, у них диски есть знаешь какие!
— Ну, это не показатель, положим. И старше они тебя.
— Ну и что, зато мне с ними интересно. Что ж такого? Они и учатся хорошо, я знаю.
— И все-таки поосторожнее надо быть в выборе друзей.
— Что ж это за дружба тогда, если осторожно! — воскликнула Дарья с возмущением. — Это тогда уже расчет получается.
— Расчет не расчет, а подумать никогда нелишне.
«Мне бы самой кто-нибудь посоветовал так — поосторожнее», — мелькнуло у Марины Николаевны, и она почувствовала, что краснеет.
Закончив работу, Вадим с Дарьей убежали куда-то, а Марина Николаевна пошла на кухню выпить чаю. Мать делала там мудреный, сложный, с зеленоватым соусом, салат.
— Что за чудо-юдо?
— Салат французский, по книжке делаю.
— В честь чего?
— Так просто.
— Ой ли? — Марина Николаевна с хитрой улыбкой посмотрела на мать. — Уж не зятек ли на обед приехать обещал?
— Дима говорил, что, возможно, заедет. У него как раз совещание в горисполкоме кончится часам к двум.
— А мне не сказал…
— А тебя уже не будет в это время. Да и кухней ты не занимаешься.
Основные хлопоты по дому лежали на матери, и Марину Николаевну это вполне устраивало — заниматься домашним хозяйством она не любила. Время от времени переживала по этому поводу чувство стыда и вины, пыталась быть поактивнее, но ненадолго. Самой надоедало и, главное, мать решительно отстраняла ее от дел. Говорила, что она справляется без труда и к тому же получает удовольствие.
Прихлебывая чай и глядя, как мать тщательно и методично перемешивает салат в салатнице, Марина Николаевна испытывала странную перемену в своем самоощущении. Недавно совсем, когда она тихонько пела вместе с дочерью, она чувствовала себя совсем молодой. А теперь, глядя на мать, она думала, что сорок лет не за горами, а бабий век — известно сколько… От этих мыслей становилось безнадежно и спокойно. И, чем безнадежнее, тем спокойней. Вспомнился Бритвин — так, словно она не знала его живым, реальным человеком, а видела во сне. «Какие там кавалеры-поклонники, какие романы? — и с насмешкой над собой, и с горечью, и со странным облегчением думала она. — Внуков скоро будешь нянчить. Вот так».