Старик тихонько, подпираясь палкой, брел вслед за коровой по деревенской улице, смотрел по сторонам. Все ему было знакомо здесь настолько, что любое, самое пустяковое новшество бросалось в глаза, как свежая заплата на штанах. Так он заметил аккуратный оранжевый штакетник перед домом Слаева; засыпанную свежей щебенкой колдобину на повороте улицы; белый, не успевший еще потемнеть, журавль над колодцем…
Еще интереснее было смотреть на людей. С годами, когда его собственная жизнь стала скуднеть и сужаться, он все меньше обращал внимание на самого себя и все больше на других. В нем развилась способность как бы переселяться душой в того человека, который заинтересовывал его, и это давало ему странное облегчение. Он словно бы освобождался в эти мгновения и от своей старости, и от своей немощи, и от своей глухой привычной грызущей тоски.
Мимо мелькнул за лобовым стеклом «газика» Колька Агеев с веселым лицом и черными растрепанными волосами, и старик ощутил, как хорошо ему катить вот так утречком по деревне, лихо ворочать рулем, дышать ветерком, гуляющим по кабине. Галинка Кривошейцева перебежала торопливо от своего крыльца к погребу с ведром в руках, и старику ясно представилась ее суетливая заполошность, когда нужно успеть и то, и то, и это, и наконец, поправляя платок и вздыхая удовлетворенно, зашагать по тропинке, ведущей к птичнику. Саватеев, пожилой уже мужик, проехал на телеге, и понурая его голова, и свисающие на сторону, между колёс, ноги разболтанно как-то покачивались, и старику все стало ясно. С похмелья, как всегда, болеет, бедняга, белый свет не мил. Теперь ему надо рубля полтора раздобыть и дождаться, когда лавку откроют. А вон Сергей Фомич, учитель, дрова рубит, по пояс голый, здоровенный такой. Старик даже поежился от удовольствия, представив усилие, с которым тот опускает колун, резко и смачно, с пристаныванием, выталкивая одновременно из груди воздух…
Зорька, умница, хорошо шла, неторопливо, никуда не пытаясь сворачивать, словно знала, что старику трудно за ней угнаться. Глядя, как мерно и важно переставляет она ноги, изредка, с небрежностью, взмахивает хвостом, старик вскользь, мимолетно и за нее сумел кое-что почувствовать. Покой, уравновешенность, предвкушение долгой, пристальной, неотрывной и усердной, как работа, еды…
До Семкина лога было всего километра полтора, и дорога к нему шла по картофельному полю. Старик был доволен — если б случились зеленя, Зорьку он бы на дороге не удержал. А так она шла себе да шла, тихонько головой покачивая.
Впереди поднималось солнце, и оттуда же, от него, и ветерок дул, и плыли по синему небу белые облака. Все это: острые, сильные солнечные лучи, ветер, облака — словно бы рождалось из одного какого-то, единого, главного центра, текло, ширилось, неся в себе движение, свет, жизнь… Со всех сторон пели жаворонки, небо и земля были словно бы объединены, сшиты туго натянутыми, дрожащими нитями их трелей.